Избранное

Быстрая рыжая лисица перепрыгивает через ленивую собаку, и я напрасно пытаюсь ее удержать. Это код безопасности. Пока быстрая рыжая лисица проносится над континентами, безопасность миру гарантирована, человечество может полеживать в тени, как полеживает старый плешивый Илия, закрыв морду лапами. Эх, кабы мог и я полететь, как быстрая рыжая лисица, помчаться в пространство подобно комете, в мгновение ока пронестись над селами и над безднами, озарить хребты гор, разлить по всему небу тревожное зарево!.. Все вздор! Одни слова, которые я бросаю на ветер, а ветер подхватывает их и сеет в самых случайных местах. Семя это никогда не прорастет и, уж конечно, никогда не принесет плодов… Настроение у меня отвратительное, надвигается гроза, я чувствую, как отовсюду просачивается запах псины. Муха с густым жужжаньем бьется об оконное стекло, потом отталкивается от окна, сердито пересекает комнату, разгоняется и с налета снова кидается на стекло. В окно я вижу, как хмурые горы приходят в движение и грозно надвигаются на деревню, словно пугают, что вот, мол, идут убивать муху! Вроде бы прошмыгнула крыса, появилась неженственная женщина в сером; она даже не заметила меня, все ее внимание было сосредоточено на мухе, она так и впилась в муху своими серыми мышиными глазами. Она меня не замечала, зато я вдруг почувствовал, как что-то властное медленно разворачивает меня лицом к Лицу. Лицо, окутав себя таинственной дымкой, подступило к самым деревенским огородам, оно ничего не вещало, а просто застыло, загадочное, как сфинкс, без туловища и без ног; непроницаемое лицо, которое наблюдает за тобой, само ничего не выражая.

Запах псины продолжал просачиваться в комнату. Я вдруг ощутил прилив сил, я больше не мог оставаться на месте. Хочется выкинуть что-нибудь этакое… В этот миг я искренне завидую маленькому Аттиле — взять бы сейчас рогатку да пойти бить стекла. А еще лучше — взять рогатку и вызвать на поединок филистимлянина Голиафа! Только вот Давид ли я, и если я Давид, то где мой филистимлянин? Учитель Апостолов, наверное, станет меня предостерегать, что Голиафов в жизни много и что вряд ли я — Давид. Вероятно, он прав, но я мысленно примериваюсь к рогатке Аттилы и подбираю у реки хорошо обкатанный камень…

Бегство Левшонка

Рассказ о последующих событиях я постараюсь взять на себя и проследить за тем, как Левшонок исчез из своего загадочного обиталища, воспользовавшись дождем и разливом реки. Читатель уже знает, что, хотя для поисков была образована группа, спасатели, по подсказке Отченаша, нашли только плешивую собаку, запутавшуюся в ветках вербы, и случилось это на второй или на третий день. Дом Левшей постепенно пришел в запустение, его окутала мистика, и чем больше времени проходило, тем крепче жители Нижнего Лиха утверждались в мнении, что все истории, связанные с домом Левшей, скорее легенды и суеверия, чем события, имевшие место в действительности.

Но это произойдет позже.

Вечером накануне грозы Левшонок, нарубив дров при свете керосинового фонаря и перетащив их в дом, вышел на улицу. За ним бесшумно бежал плешивый Илия. Левшонок больше уже не занимался своим дневником, днем он небрежно перелистал его, прочел наугад несколько страниц, в нескольких местах обвел карандашом номера страниц, потом закрыл тетрадку и нарисовал на обложке маленький круг. Долго сидел, глядя на круг, потом стал штриховать его карандашом и весь зачертил. (Этот круг и теперь виден на обложке.) Походил по комнате, его взгляд упал на глубокие следы ногтей на подоконнике.

До сих пор он не обращал внимания на то, как глубоко он прорезал дерево, пока стоял у одна и сквозь стекло наблюдал мир. Мягкую сосновую доску он ковырял бессознательно, словно надеясь добыть из нее ответы на все свои вопросы. От окна он перешел к зеркалу, и, я думаю, что когда он пристально вглядывался в свои сухие покрасневшие глаза и бледную кожу, жирную и лоснящуюся, ему стало очень себя жалко. Он провел рукой по лицу, посмотрел на ладонь. Кожа ладони тоже была жирной и лоснящейся.

Он вытянулся на твердой кровати, подложив руки под голову, и пролежал так почти до захода солнца, уставясь в потолок. Потолок был свежевыбеленный, чистый. Слышно было, как за дверью бабка гасит угли в глиняной миске, постукивает щипцами по краю миски и бросает в воду горящий уголек. Уголек громко шипел, бабка что-то бормотала и бросала следующий. Со стороны Выселок доносился шум голосов, цыгане веселились. Он завидовал цыганам, завидовал тому, что они все делают публично, веселятся публично, страдают публично и, если у цыгана страшная рана, он будет стараться показать ее каждому встречному, в то время как мы только веселимся публично, а страдаем тайно, и не только раны, но и малейшие свои царапины ревниво скрываем от посторонних глаз. Левшонок имел в виду самого себя.