Избранное

Глядя на то, как горы подступают к деревне и собирается гроза, Левшонок чувствовал, что они зовут, притягивают его к себе. Хребет громоздился на хребет, где-то между хребтами пролегала пропасть, на дне которой он когда-то видел лисиц и белые кости, но он вспомнил о ней на мгновение и тут же опять забыл. Горы вздымались ввысь так легко, что манили к себе, что-то обещали, и казалось, что если всматриваться в них подольше, то шагнешь прямо в окно и пойдешь вверх по сине-зеленому склону. Поднимешься сначала на один хребет, потом на следующий, там и наш городок, приютившийся в объятиях каштановых рощ, к которым чуть примешан бук, а сразу за рощами громоздится сама сердцевина Балканских гор, могучая и величественная. Не может человек, поднявшись на этот могучий и величественный склон, не ощутить в себе пусть самой малой, с песчинку величиной, частицы этого величия. Левшонок поднимался в горы с Апостоловым и Ангелом Вентовым и помнил, какое опьянение он тогда испытал. Ощущение это мгновенно, но след от него в душе человеческой долговечен!

Позже он полистал свой дневник, перечитал то, что писал там о птице и о тени, вспомнил, как он нес птицу, держа ее двумя пальцами за крыло. Сказал себе: «Нет, не то, не так!» И тут же вспомнил о Рамо. В это время, если погода была солнечная, Рамо не лежал навзничь на своей тени, а, улыбаясь, сидел на ней. В этот час дня тени короткие.

Две тяпки звучно стучали на чьем-то огороде, два человека пололи. Удары раздавались равномерно, то звонкие, то глухие, смотря по тому, на какую землю попадала сталь. В работе этой можно было уловить какой-то особый ритм, тяпки опускались по очереди, словно наступая друг другу на пятки и в то же время не догоняя и не обгоняя друг друга. Левшонок подошел к окну и посмотрел на работающих, это были мужчина и женщина. Мужчина шел впереди, женщина за ним, они окапывали кукурузу. Женщина то и дело наклонялась, чтобы отбросить какой-нибудь сорняк, мужчина не наклонился ни разу. На прополке женщины работают куда аккуратнее мужчин, они гораздо усердней обирают землю, очищают от сорняков, и там, где острие тяпки не может срезать сорняк, выдергивают его руками. Мужчины же орудуют тяпкой, и если сорняк остается в земле, то так тому и быть!

За рекой Левшонок увидел цыганок из Выселок, они несли в тазах белье для стирки. В реке купались ребятишки, невдалеке от них стирали женщины, слышно было, как бьют вальки. Через час всех как ветром сдуло, на реке никого не осталось, обе тяпки прекратили свою ритмичную работу. Горы придвинулись так близко, что руку протяни — достанешь.

Пошел дождь.

Хотя Левшонок ждал дождя, он вздрогнул, ему показалось, что кто-то пробежал по огороду, потом по дороге, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлепали быстрые босые ноги. Это был дождь, крупные капли стучали на огороде и на дороге, поднялась пыль, попыталась взметнуться над улицей, по дождь, усилившись, подмял ее под себя, расплескался над деревней, и вскоре отовсюду хлынула вода.

Старая Левшиха, перевернув решето вверх дном, сеяла что-то воображаемое над очагом: она ворожила, чтоб отвести от деревни град.

В ливень не придумаешь другого занятия, кроме как стоять у окна и смотреть, как падают водяные струи, как иссиня-белые молнии шаркают по домам и сараям, не поджигая их, как с треском рушатся небеса, но на землю осколки неба не сыплются. Поздно вечером Левшонок услышал со стороны реки нарастающий гул, вода прибывала, гул перекатывался между деревней и Выселками. Вот что-то потерлось о стену бондарни, глухо ударился о стену пустой бочонок. Левшонок и старуха спустились с фонарем по лестнице и увидели, что двор залит водой, залита и бондарня. Вода кружила тяжело и слепо и еще более тяжело и слепо била о стены несколько пустых бочек.

Они вернулись с фонарем наверх, в дом, и Левшонок всю ночь слушал глухие удары бочек в мастерской. Они бились о стены, ища выхода, пытаясь выбраться из каменных объятий затопленной бондарни, Левшонок прислушивался к ударам, и они словно звали его к чему-то. Вошла старая Левшиха, она вслух удивлялась, куда это мог запропаститься старик — река разольется, снесет мост, и он не сможет вернуться в деревню. Она забыла, что старик ее давно умер, забывала не только это, а почти все, целые куски своей жизни, многие ее воспоминания потускнели, омертвели, только кое-где светился какой-нибудь островок, как, например, в случае со стариком; когда-то в подобный же дождливый вечер она ждала его, и вот теперь вспомнила об этом так, будто это происходило в нынешний вечер. Потеряв память, старуха тем не менее хранила весьма странные воспоминания об умерших, она думала о них, как о живых, хотела, чтоб они в дождь поскорей вернулись домой, пока река не снесла мосток. Она ждала их и полагала, что покойники вернутся промокшие до костей, и поэтому постоянно подбрасывала в очаг дрова, а как же, говорила она, и старик и сын ее придут мокрые, хоть отжимай, надо же им будет обсохнуть!