Избранное

Левшонок покинул Нижнее Лихо непосредственно перед тем, как разлившаяся река унесла мосток, и в этом можно усмотреть некий символический смысл — унесен был мост, по которому можно было бы вернуться назад, теперь дороги назад не было. Юноша так ничего и не узнал о гибели плешивой собаки, не знал он также о судьбе письма, которое он послал Димке. Я поинтересовался этим письмом. Опекун сказал мне, что разобраться в этом дело ничего не стоит, достаточно спросить почтальона. Приведя ко мне почтальона, Опекун сказал: «Этот человек расспросит тебя об одном деле, и ты скажешь ему, что знаешь, а чего не знаешь, того, само собой, и не сможешь сказать!»

Я перебрался к этому времени в пристройку при паровой лесопилке, это было, по словам механика и Опекуна, наилучшее место для зимнего проживания, потому как пиленых досок для отопления сколько хошь, а что зимой нужнее, чем дрова для печи! Уже несколько дней сыпал приветливый снежок, погода стояла мягкая, снег задумчиво устилал землю, мир вокруг меня погрузился в тишину. Мужик, привозивший из другого села ствол тополя, распилил его и уехал, но, хотя на дворе потеплело, повязок с вымени буйволиц не снял. Работы в деревне почти не было, наступило время свадеб, но, пока я жил в деревне, ни одной свадьбы не играли; две свадьбы справили цыгане в Выселках, в промежутке между свадьбами произошла драка, на следующий день цыгане помирились, и мужчины ходили в лес за пнями, которые они пережигали на уголь для своего кузнечного дела.

В этот день Опекун и привел почтальона в пристройку к паровой лесопилке, сам занялся печкой, а я стал прощупывать почтальона.

Я сказал ему, что хочу кое-что у него узнать, и спросил, курит ли он. Он курил, закурил и сейчас, несколько раз затянулся и привычным движением стряхнул пепел безымянным пальцем. Я поинтересовался, помнит ли он, какую почту он вынул из почтового ящика во время большого наводнения, когда исчез из деревни Левшонок. «Когда он утонул?» — переспросил почтальон. «Допустим, что утонул, — сказал я, — хотя его и не нашли». — «Мало искали, — отозвался почтальон. — Вода поднялась высоко, а при большой воде утопленника аж в Дунай может унести. Тому несколько лет из горной деревни один утонул, так его в Свиштове нашли! А Свиштов вона где! Свиштов-то далеко, на самом Дунае!» Опекун возразил: «Левшонка, искали, никак нельзя сказать, что поисков не было!» Почтальон заметил, что с огнем и с водой не поспоришь, я согласился с ним и снова вернулся к письмам, попросив его при этом припомнить, было ли среди почты письмо его жене. «Кто ж это станет моей жене писать?» — удивился почтальон. Он сказал, что больше всего писем получают в деревне те дома, парни из которых служат в армии, солдаты вот и пишут, и студенты тоже пишут, но не так часто, а те, кто работает в городе, те вообще не пишут, а сами наезжают в деревню. Больше всего возни у почты с пенсиями и с газетами. Я согласился с почтальоном, что, наверное, так оно и есть, но попросил его все-таки припомнить, не было ли в почтовом ящике довольно-таки толстого конверта, адресованного его жене. «А-а, — вспомнил он, — это вы про то письмо, на котором адрес моей жены был?» — «Именно это письмо меня и интересует, — сказал я. — Доставлено ли оно Димке, каково его содержание и могу ли я прочесть его, если оно сохранилось».

«Значит, письмо? — спросил почтальон, плюнул на горящий конец сигареты, встал со стула, подошел к печке, открыл дверцу, бросил погашенную плевком сигарету в печь и снова закрыл дверцу. — Вроде что-то такое было!»

Некоторое время мы молчали. Снег за окном продолжал падать спокойно и мерно. Опекун занялся печкой, поворошил дрова и закрыл дверцу. Посидел, подумал, снова поворошил дрова. Мы все трое молчали, снег падал все так же медленно и монотонно. Я посмотрел почтальону в глаза, глаза были водянистые, чуть прищуренные. На щеке его дергался мускул.

Я попросил у него прощения за то, что его побеспокоил и заставил ко мне прийти, и высказал сожаление, что мы ничего не можем узнать о содержании письма. «Что было, то было! — неожиданно сказал почтальон. — Может, мы из суеверия так поступили, но дело сделано, и назад его не вернешь! По деревне говорили, что Левшонок утонул, дня два или три его искали, следов никаких, и вот открываю я как-то утром почтовый ящик, а в нем письмо от утопленника, и на письме адрес моей жены! Кто ж это согласится внести в дом письмо от утопленника, у кого хватит храбрости распечатать его и прочесть! Тут не то что суеверный, а самый нормальный человек все равно не станет читать письмо от утопленника! Сколько лет я почтальоном работаю, а такое первый раз со мной случилось…