Избранное

В то же самое время он все-таки снял свою шапчонку и положил на рогожу, у колена, уселся поудобнее, облизнул свои вывернутые, толстые, точно сардельки, губы: «Раз вы потрудились, то уж ладно, отведаем!» У него глаз был наметан, как у настоящего свата, он сразу понял, что будет вдоволь и еды и выпивки, и начал издалека намекать на то, зачем пришли. И без того всем в доме было ясно, почему к нам гости пожаловали, ждали ведь их с нетерпением, однако Киранчо не мог по-простому. Сначала нужно было поговорить о посевах, о скотине, о хорошем урожае, от которого зависело количество свадеб этой зимой.

А между тем стол уж был накрыт. На домотканой скатерти лежали брынза, большие ломти хлеба, стояли полные до краев миски с супом, и бутыли с густым виноградным соком — словом, мы такую трапезу видели впервые в своем доме. Все уселись за стол, только тетя стояла. Одного бабушкиного взгляда было достаточно, чтобы она тут же ловко то подала гостям кусок хлеба, то добавила супа, то долила вина в недопитые стаканы.

Дедушка сидел рядом с Митри и тихо разговаривал с ним, хорошенько взвешивая каждое слово. Папа с мамой молчали, украдкой переглядываясь. Бабушка не очень внимательно слушала болтовню Киранчо, но успевала следить и за тем, что делалось вокруг, и незаметно для всех командовать тетей.

Настала пора, когда тетя должна была преподнести гостям главное блюдо. Увидев большого синего петуха, Киранчо причмокнул, глотнул целый стакан вина, вздохнул облегченно и начал главную свою речь:

— Дядя Иван! А мы ведь пришли по делу! — и хлопнул себя по колену.

Все притихли. Бабушка смотрела прямо перед собой, дедушка глубокомысленно взирал на миску, Митри спокойно потянулся за хлебом, а тетя, вспыхнув, повернулась за чем-то к плите.

— Так мы, в общем-то, по делу, дядя…

— Раз уж пришли, говорите! — кашлянув тихонько, сказал дедушка.

— А вы что? Разве не догадываетесь, зачем мы пришли? У вас невеста, а у нас — жених. За ней-то мы и пришли!

Дедушка ответил не сразу. Хотел было засмеяться, но что-то проскрипело у него в горле, словно колесо несмазанной телеги.

— Это вы хорошо сделали, хорошо… Девка-то наша вроде еще мала.

— Маленькая она еще у нас, — добавила бабушка и глянула на гостей лукаво.

— Птичка мала, тетя, да все равно гнездышко вьет! — ответил Киранчо, жуя петушиную ногу.

— Ох, и не знаю… Хоть бы девятнадцать ей исполнилось…

Но у Киранчо ответы на все вопросы были уже готовы. Он бросил обглоданную кость на стол, сказал «будьте здоровы», влил себе в глотку еще стакан и, покачав головой, склонился к дедушке, убеждая:

— Вот что я скажу тебе, дядя. Девушки — они как цветы. Завянут, так уж букета из них не сделаешь!

— Вот именно, — подал голос Митри и так улыбнулся, что между его губами можно было б вставить целый пятак. — Хотите ее отдать — отдайте, а не то мы…

Это недосказанное условие прозвучало угрозой, а может, просто дедушка так понял — и растерялся. Вытер дрожащей рукой вспотевшую макушку, взял пустой стакан, поднес к губам. Да и как не растеряться? Сватают его дочь — правда, из богатого дома люди, но он же отец, надо ведь еще поторговаться. Разве может он сказать так вдруг: «Хотите ее — так берите!»

— Об одном хочу тебе сказать, дядя! Твоя дочь в такой дом попадет, куда другим девушкам и не снилось! — громко, хмельным голосом, крикнул Киранчо. — Уважать ее будут, слова поперек не скажут!.. Знаешь, кто такие Бабаделиевы? Знаешь? Во всей округе люди перед ними шапку ломают. Разве такая земля, как у них, есть у кого в деревне? Нету. А скотина, как у них, разве есть? Нету. Удивляюсь я тебе, дядя Иван!..

Дедушка положил на сердце дрожащую руку, и глаза его, то ли от вина, то ли еще от чего, повлажнели и блеснули.

— Ну, спасибо за честь дедушке Герге, что он дочку мою в невестки попросил! Спасибо… Чего ж я-то, вы лучше у невесты спросите… Послушаем, что скажет. — Дедушка бросил быстрый взгляд на тетю и добавил: — Говори, скажи что-нибудь. Эти люди пришли к тебе свататься.

Все повернулись к тете.

Какой красивой была она в этот день! Легкая и нежная, словно весенний лепесток, тонкая и стройная, стояла она, чинно сложив онемевшие руки. Я навсегда запомнил ее белое, раскрасневшееся от стыда лицо, нежно обрамленное зеленым платком с серебряными монистами по краям, ее белую кофту и ярко-красный сарафан с большими складками и двумя темными бархатными лентами, ее большие и ясные голубые глаза, смущенно потупленные.

Алая, как пион, тетя приблизилась к столу и тихо сказала:

— Я согласна, отец!

Киранчо заорал что есть мочи, мы все вздохнули, а бабушка заплакала — то ли от радости, то ли от чего-то еще, поди разберись. По увядшим ее щекам катились слезы, и она вытирала их фартуком. Но потом бабушка заулыбалась и стала рассказывать что-то о бабушке Гергювице, с которой она заговорила о молодых, и вот, спасибо господу богу, их и обвенчают. Дедушка — верно, от жары — расстегивал зипун и говорил Митри:

— Господь милостив, Митри, мы не из богатых, но тоже постараемся не ударить лицом в грязь. Сложа руки не сидели и кое-что для дочери собрали…