Избранное

Что же касается официантов, обслуживавших соседние столики, они не обратили на мальчика внимания и на десятую долю секунды. Для них приглушенный разноязыкий гомон обедающих и звуки рояля, к которым примешивалось чье-то мяуканье, было в сравнении с громом вечернего оркестра не чем иным, как пасторальной тишиной. Эта тишина даже смущала их, потому что создавала обыденную и трезвую обстановку и обнаруживала их полное неумение обслуживать. За исключением двух-трех профессиональных официантов-ветеранов, все они были «новобранцами» из соседних деревень. Они носили подносы, уперев их в живот, как ящики с овощами, путали заказы, громко между собой спорили и ругались, на все отвечали «мерси», «данке» или «спасибо» и так сильно потели, что капельки пота, висящие на кончиках их носов и готовые каждую минуту шлепнуться в тарелку с супом, держали голодных посетителей в постоянном напряжении. Глядя на эти лица, вы становились свидетелями молчаливой, но упорной борьбы между техническим и официантским гением болгарского народа и понимали, как трудно угадать, который же из них в будущем победит.

Ангела не трогало равнодушие публики, как не трогало оно и пианистку. Постепенно набирая силу, он повысил голос на несколько терций, перешел на пронзительный дискант и держал его на этом уровне минут десять. Теперь иностранные сверстники стали взирать на него с некоторым участием, а иностранные родители — морщиться от досады. Явился так называемый метрдотель, наклонился к нему, сказал: «Тш-ш, тш-ш, мальчик! Соблюдай тишину, здесь ведь ресторан» — и сделал вид, что он стыдится плохого воспитания этого ребенка. Стало ясно, что он для того здесь и поставлен, чтобы извиняться перед иностранцами за поведение своих сограждан, то есть заведовать воспитанием соотечественников. Он и на мать Ангела взглянул с упреком, но она спокойно пожала плечами и показала на часы. Ее жест заставил и меня взглянуть на циферблат. Я глазам не поверил: прошло пятьдесят минут, как я заказал обед!

Метрдотель сказал что-то официанту и скрылся. Прошло еще десять минут. Ангел снова завел свою волынку. Тогда явился директор ресторана — мужчина лет пятидесяти, с густыми волосами, коротко подстриженными на манер «а-ля канадская лужайка», что, простите, придавало его седой голове сходство со щеткой для унитаза. Нос его походил на клюв, и, хотя он старался казаться добродушным, сразу было видно, что он готов клюнуть в темя этого негодного плаксивого мальчишку, да так, чтобы тот больше не пикнул.

— Он голодный, — сказала мать.

— Голодный… голодный… — повторил директор с улыбкой сочувствия, предназначенной для того, чтобы прикрыть его мизантропическую сущность. — Сытые к нам не ходят. Если все начнут реветь, что тогда будет?

— Меня не интересует, что тогда будет, — ответила мать и снова показала на часы.

Директор ушел, и через десять минут Ангел торжествовал победу. Их, правда, обслужили с явной неохотой, но все же обслужили, причем заказ принесли весь сразу. Прежде чем зачерпнуть ложкой суп, Ангел посмотрел на меня с откровенным сочувствием и подмигнул. Я говорил, что глаза его были как щелочки, и вам, вероятно, трудно представить себе, что значит «подмигнул» — просто-напросто открыл один глаз как можно шире. Необъяснимое чувство, будто я состою с ним в заговоре, заставило меня ответить ему тем же тайным знаком. Он понял, что я поздравляю его с одержанной победой или, если хотите, с успешным дебютом и желаю ему дальнейших успехов в борьбе с многотысячной бессердечной армией ресторанных работников.

Так завязалась наша пусть неравная по возрасту, но искренняя дружба. «Нищета среди богатства — вот худший вид бедности», — гласит древняя мудрость. Я же скажу, что целый час сидеть среди столиков, уставленных едой, и смотреть, как другие едят (особенно после того, как ты полдня провел на пляже), — самая худшая форма голода. Вы можете истолковать эту только что сочиненную сентенцию как попытку закамуфлировать или оправдать корыстный элемент в нашей дружбе. Что ж, меня это не смущает, я не испытываю угрызений совести, потому что знаю: бескорыстной дружбы нет или почти не существует. Кроме того, Ангел действительно был мне симпатичен.