Избранное

От дяди Мартина не укрылось его смущение, и он, как человек, не лишенный дипломатического такта, постарался ободрить его, сердечно улыбнувшись и дружелюбно похлопав по плечу. Но как он ни старался расположить Иванчо, тот вел себя будто чрезвычайный полномочный посол, который прибыл для вручения верительных грамот: стоял, словно аршин проглотил, не догадываясь представиться.

— Прошу садиться, дорогой мой гость! — сказал дядя Мартин. — К сожалению, эта приятная встреча должна состояться здесь, посреди поля, поскольку этого требуют обстоятельства.

Иванчо Шкатулка сел прямо на землю напротив дяди Мартина, достал из верхнего кармана пиджака сигарету, закурил, все еще не решаясь приступить к изложению цели своего прихода. Он вполне отдавал себе отчет, какой смелой и не совсем обычной была эта миссия для человека в его положении, и опасался, что разбойник не примет ее всерьез, на что тот имел полное право. Но дядя Мартин опередил его.

— Мне приятно приветствовать в вашем лице доброго друга и искреннего приверженца нашего дела! — произнес он, продолжая улыбаться. — Мне очень приятно иметь дело с человеком образованным!

— Откуда вы знаете?

Осведомленность разбойника не на шутку обеспокоила Иванчо. Откуда ему могут быть известны их сокровенные планы, если сама Эмилия не посвятила его в них? Иванчо не сомневался, что у дяди Мартина есть голова на плечах и что если бы сама Эмилия не установила с ним заранее связь, то войти в доверие к этому человеку было бы довольно трудно.

— Ваши намерения написаны у вас на лице, — сказал дядя Мартин, — на вашем открытом, честном лице.

Несмотря на свою образованность, Иванчо Шкатулка проявил удивительную бестактность: он пропустил комплимент мимо ушей, не поблагодарив за него, как сделал бы на его месте любой интеллигентный человек, и тем самым дал дяде Мартину понять, что чувствует себя не в своей тарелке.

— Знаете, я зять… точнее, будущий зять околийского начальника, это вам известно?

— Известно, — ответил дядя Мартин. — Что ж, поздравляю и желаю счастливого бракосочетания!

— Я пришел к вам от его имени…

— От имени будущего бракосочетания?

— Нет, от имени околийского начальника. Вы верите, надеюсь, в искренность его намерений?

— Околийский начальник — представитель государственной власти, а я никогда не имел оснований сомневаться в ее добрых намерениях. Я даже догадываюсь, как бы мы могли закрепить навечно нашу нерушимую дружбу. Господин околийский начальник не будет нам мешать и будет получать за это известный процент из наших средств.

— Вот именно! — с воодушевлением заявил Иванчо Шкатулка и тут только догадался ответить комплиментом на комплимент дяди Мартина. — Сударь, вы истинный оракул, я не сомневаюсь, что ваши предсказания полностью сбудутся. Вот почему я решил поступить в ваше полное распоряжение. Мой предстоящий брак с дочерью господина околийского начальника открывает мне блестящие возможности, в этом можете не сомневаться, но я предпочитаю стать вашим личным секретарем и посвятить себя служению справедливому делу.

Иванчо Шкатулка с искренним воодушевлением рассказал о том, как он с ранних лет мечтал о том, чтобы отдать свою жизнь борьбе за справедливость, и как до сих пор по той или иной причине этой мечте не суждено было осуществиться. Он разглагольствовал о том, что, несмотря на все благородство учительской профессии, он считает, что учить детей таблице умножения может каждый, другое дело — вести борьбу за благоденствие своего несчастного народа. И все, кто считает себя истинными сынами этого народа, должны не пожалеть сил для достижения его извечной мечты о свободе, равенстве и братстве, помочь ему освободиться от гнета помещиков и фабрикантов. Борьба требует жертв, но эти жертвы нас не испугают, мы сделаем все во имя победы…

Дядя Мартин знал, что, как сказал император Юлиан, риторика ненависти и подлости приобретает огромную убедительность, обрядившись в слова любви. Он слушал патетическую речь Иванчо и думал, что этот учителишка — законченный преступник и демагог, что для того, чтобы добиться богатства и высокого поста, он готов обезглавить тысячи невиновных людей. И еще дядя Мартин подумал, что если этот жалкий тип уцелеет, то достигнет верхов общественной лестницы, возглавит, поди, какую-нибудь большую или малую партию и поведет борьбу за министерский пост и, возможно (в этом нет ничего удивительного), в один прекрасный день усядется на это кресло, станет вершить судьбы своего «несчастного народа» и творить историю. В свою очередь он предполагал, что иметь дело с таким ловким и жестоким пройдохой не так-то просто, но в то же время мысль иметь образованного секретаря была ему приятна.