Избранное

Л е о н е (все еще тихо). Позволь, я только повторю кое-что! Я приехал по твоему приглашению и прошу не забывать о том, что я чувствую себя гостем в твоем доме. Далее, я считал себя не в праве не присутствовать в качестве статиста на этом юбилейном представлении, раз уж ты взял на себя роль режиссера. И еще я должен сознаться, что после одиннадцати лет меня влекла сюда легкая ностальгия. Отправляясь сюда, я наивно радовался тому, что увижу мамину могилу, Беатрис, эти старые портреты и тебя. Да! И тебя! Но в этой глембаевской атмосфере крови, убийств, самоубийств, в этой нездоровой атмосфере лжи, интриг и истерии меня сразу одолела моя старая мигрень. У меня разболелась голова от всего этого. Позволь мне сказать еще одно: ты не в состоянии понять, как у человека может заболеть голова от этой глембаевщины. Мы — люди разной породы, как ты сам сказал, — Глембаи и Даниэлли! Мы, Даниэлли, по-твоему, греческие мошенники и венецианцы! Ты меня никогда не любил, потому что в твоем миропонимании для этого не было никаких внутренних оснований. И именно потому, что мы принадлежим к разным породам, я для тебя всегда был, насколько я помню, не только безразличен, но более того — ты меня просто не выносил! Иван — да; Иван — другое дело! Das war ein aufgehender Stern an der Wiener und Amsterdamer Börse![305] Иван в твоих глазах был чистокровным Глембаем. И я знаю: ты бы предпочел, чтобы вместо него умер я. Об Иване вы говорили, что он будет австрийским Рокфеллером. А меня посылали в санатории. Да! Что ты на меня смотришь таким зверем? Помню, когда я мальчиком сиживал у тебя на коленях, твой взгляд сквозь монокль был таким же жестким и холодным. Так вот — я не стал биржевым торгашом и маклером фирмы «Глембай Лимитед». Я малюю свои абсолютно никчемные холсты, картины, которые тебе совершенно чужды и непонятны. Я — богема, а ты — банкир! Я живу в разврате, а ты — в добропорядочном буржуазном браке, образцовом браке! Я лжец, я невропат, полупомешанный и ungemütlich, «ein überspannter Sonderling»[306], как говорит старый Фабрици, и к чему нам тут препираться, скажи на милость? Какое значение может иметь для тебя, что сказал или не сказал такой minderwertig[307] тип, как я? К чему это? Я считаю, что тебе лучше всего было бы с презрением пропустить это мимо ушей и — спокойной ночи! Я уезжаю, тебе не обязательно было все это слышать, и дело с концом! Я не понимаю, зачем тебе нужно, чтобы я из формальных, юридических соображений заявил, что солгал? Я не лгал, но юридических доказательств у меня нет!

Г л е м б а й. Хорошо, но что дало тебе право поступать так гнусно, не имея в руках никаких конкретных фактов?

Л е о н е. Некоторые вещи могут быть в голове, если даже их нет в руках! Ты, значит, любой ценой хотел бы объявить меня клеветником и лгуном?

Г л е м б а й. У тебя должны быть доказательства, иначе ты не смеешь говорить так перед двумя посторонними лицами! Что дало тебе право говорить с таким цинизмом перед двумя посторонними лигами? Разве ты не понимаешь, что плюнул мне в лицо? Разве ты не понимаешь, что запятнал мою честь?

Л е о н е. Если уже задета чья-либо честь, то только честь твоей супруги!

Г л е м б а й. Ничью честь нельзя задевать, если нет доказательств!

Л е о н е. Если тебе недостаточно того, что тебе говорят, что твоя жена проводит ночи в комнате священника, мне это в конце концов безразлично. Для правосудия существуют не только доказательства, но и подозрения; я не юрист, но настолько знаком с правом! Относительно смерти Алисы тоже не было юридических доказательств, а все говорило за то, что она утопилась, — не потому, что были доказательства, а из-за подозрений!

Г л е м б а й. Каких подозрений?

Л е о н е. Алиса утопилась в Купе, когда была в гостях у тети Зигмунтович на Горянщине. В лодке нашли ее альбом, ее шляпу, ее зонтик — значит, Алиса бросилась в воду одетая, она не купалась, как вы потом раструбили через свою продажную печать! Алиса была первоклассной пловчихой! Почему она утонула? Просто случайно? Лодка не перевернулась. Алиса утопилась, подозревая…

Г л е м б а й. Ничего не понимаю!

Л е о н е. Изволь! Прошло одиннадцать лет, как мы похоронили Алису! Я тогда был последний раз дома. Одиннадцать лет тебе не приходило в голову спросить себя: а почему, собственно, моя двадцатилетняя дочь бросилась в реку?

Г л е м б а й. Все это было в ее фантазерской даниэллиевской крови. Ваша мать тоже первый раз покушалась на самоубийство в семнадцать лет. Очевидно, это случилось без всякого серьезного повода!

Л е о н е. Фантазерская даниэллиевская кровь! Это случилось, дорогой мой, потому, что Алиса узнала, что молодой Зигмунтович спит с твоей госпожой баронессой. Алиса была по-детски влюблена в молодого Зигмунтовича! Она, наивная, утопилась, не имея никаких юридических доказательств, только подозревая!

Г л е м б а й (будто отгоняя от себя призраки). Das alles sind Hirngespinste![308]