Избранное

— Ха-ха-ха! Ты вор! Ты вор! Ты нас обирал на бритье, вот тебе награда!

Маниакальный страх перед этим грязным несмываемым пятном пронзил Ратковича, и, хотя все ему казалось глупым и легко опровержимым, жало тревоги глубоко проникло в его тело, мозг, сердце.

Вот и Кохн смотрит на него подозрительно! И даже сыщик вытаращил глаза! И Видек, и Петек, и Ягалчец — все глядят на него с удивлением!

Весь этот эпизод продолжался одну секунду. Цезаря, конечно, отогнали, сыщик огрел его (скотину проклятую!) ремнем так, что пес жалобно заскулил, а Раткович с силой пнул его сапогом. Сыщик, размахивая полуцилиндром, мямлил что-то о случаях, какие бывают в криминалистике. Получилось все очень неловко, нескладно, компрометирующе. Расследование было сорвано.

— Сожалею, господин капитан, глубоко сожалею! Если бы вы сообщили мне сразу! Глубоко сожалею! Разрешите откланяться! — машет сыщик полуцилиндром, и этот гадкий Кохн стоит рядом, и фонари чадят, и дождь все идет. Скорей домой! Одеваться…

«Белье. Гетры. Туфли. Коньяк. Затем в батальон на ужин! Ох! На прививках не присутствовал! Господи, как все отвратительно!»

Капитан Раткович плюнул и молча зашагал в дождь и темноту. Он исчез неслышно, как тень.

Домобран Рачич, тот самый, которому полковник Валленштейн надавал оплеух перед воротами батальонных казарм и которого, заподозрив в воровстве, раздели донага перед всей ротой, а затем подвесили на каштане, лежал в классе второго этажа на соломенном тюфяке. Руки его одеревенели, ссадины от веревок горели, он чувствовал себя ослабевшим до последней степени, но, промучившись некоторое время, встал и пошел на дежурство.

Рачич принадлежал к тем нашим интеллигентам, которые ставили перед собой большие задачи, но так и не нашли своего места в жизни. С наступлением всемирного потопа они были, как гнилые отбросы из канализационных труб, выброшены на поверхность и поплыли по течению. В нормальной обстановке из Рачича, может быть, и вышел бы какой-нибудь толк. А он таскался по редакциям, связался с женщиной, долгие годы мучился угрызениями совести из-за того, что она, надрываясь, шьет, чтобы прокормить себя и ребенка, и ребенок этот, Рачич и сам не знает почему, его связывает. Вся удушливая атмосфера серой, скучной и ничем не заполненной жизни, сгустившись до крайности, привела его в армию, в домобраны. Ему казалось, что он наконец нашел выход из создавшегося положения. Случилось так, что попал он в роту Ратковича.

Они были товарищами по народной школе и гимназии. Жили на одной улице в нижней части города, вместе играли: били из рогаток стекла в окнах, воровали шоколад в лавках. Потом Раткович превратился в кадета и в полной парадной форме расхаживал по пивным и закусочным, а Рачича как раз в это самое время исключили из гимназии, он впутался в какую-то политическую историю с покушением; его арестовали и начали таскать по тюрьмам. Раткович знал только, что Рачич скитается где-то по Европе и страшно бедствует. Это сообщила матери Ратковича, Габриэлле Ябланской, вдове уездного королевского судьи, мать Рачича, жена акцизного чиновника. Раткович-Ябланская имела три комнаты, рояль и буфет, а семья Рачичей ютилась в одной комнате, и первого числа каждого месяца в их дверь стучали какие-то темные личности. Долги. Опись имущества. Нужда. Болезни. Сын-неудачник. Тоска. И прежде всего именно сын-неудачник, на которого возлагалось столько надежд. Теперь надеяться больше не на что, все погибло, все потеряно. Остались лишь слезы да церковь, молитвы, кофе и слезы.

Балканские войны еще не кончились, как раз в дни побед в Македонии Рачич вернулся из Европы больной и оборванный. В семье начались скандалы, особенно после приезда в город Ратковича. Он приехал в отпуск из тылового гарнизона в Венгрии и решил навестить старого друга детства, повидаться с ним, поговорить.

За спиной Рачича — красная Македония, как говорили тогда, панславянский бенгальский огонь, а перед ним — изможденная мать и элегантный венгерский королевский офицер, сам он — нищий, больной мальчишка, надорванный, изголодавшийся; три недели он отсидел в женевской тюрьме за то, что ехал без билета, в Милане его снова арестовали, ибо там потребовали документы, которых у него не было. Кончилось тем, что через Триест его отправили на родину. Вот Европа, которую он видел. А Раткович с пафосом декламировал о Балканах…

— Ты посмотри на Юрицу! Господин Юрица (то есть господин обер-лейтенант Юрай Раткович) — самостоятельный человек! Посмотри, как он всем импонирует, как он элегантно держится! А оглянись на себя, дорогой мальчик! Что ты и кто ты? Повлияйте хоть вы на него, господин Юрица, образумьте его! Ибо я этого сделать не в силах! У меня скоро не станет слез! Хоть в петлю лезь! Мой мальчик просто ненормален!