Избранное

В конце концов, что такое пощечина? Символ жизни и больше ничего! Так было и будет миллиарды и миллиарды раз; кто-то будет давать пощечины, кто-то — их получать. С библейских до домобранских времен это повторялось миллиарды раз и сколько еще повторится в будущем! На роду человека написано, что быть ему оплеванным и избитым, опозоренным и униженным, раздетым донага и распятым.

Когда Рачич стоял перед ротой голый и его обыскивали, как вора, он вспомнил, что ему предназначено быть раздетым донага, как вору. По какой-то фатальной логике он понял, что это еще не конец, и, когда Видек вздернул его на каштан и веревки острым ножом врезались в живое тело, отозвавшись жестокой болью в кистях и локтях, его охватил ужас, ему почудилось, что он истекает кровью, в ладонях он ощутил гвозди; сознание оставило его, а на лице застыла та странная улыбка, в которой Раткович увидел дерзкую насмешку над собой, хотя это была насмешка не над ним, а над глупостью и бессмысленностью христианской символики. Мученическая улыбка распятого человека.

Глубокая ночь. Опутанный патронташами и ремнем винтовки Рачич стоит на посту, понурив голову, борясь с усталостью и сном. Он сменил домобрана, который вчера ковырял в носу, за что получил внеочередной наряд в караул.

«Какой пароль?» — мучительно думал Рачич. Он бы несомненно заснул, сломленный усталостью, если бы в голове у него не вертелся этот дьявольский вопрос: какой пароль? Каждый домобран, стоящий в карауле, обязан знать пароль, ведь это дело нешуточное! Постовой домобран — это замо́к, открывающийся определенным ключом; а как его откроешь, каким ключом, если он потерян? Пешт, пушка, Пула! Начинался на «п»! А дальше? Погань, вот что!

Механически повторил он за начальником караула пароль, точно граммофонная пластинка, попугай чертов, а теперь вот хлопай ушами! Еще офицер инспекционной службы, господин «казармонадзиратель» Гольцер нагрянет, достанется ему тогда. Гольцер любит поизмываться над солдатом. Гранатой ему оторвало на левой руке три пальца, с тех пор он словно обезумел, ничего человеческого в нем не осталось!

«Теперь все одно! Что будет, то будет! Переживу как-нибудь и этот пароль!»

Все пышнее расцветал над Рачичем черный мак сна; он стиснул зубы и, чтобы освободиться от удушливого тяжелого запаха, одуряющего, как опиум, так что кружится голова, подошел к забору и стал вглядываться в темную, пустую улицу.

«Какая черная улица! Она идет куда-то в темноту! По ней я сюда пришел и по ней уйду! Ребенком я думал, что передо мной дорога, по которой я куда-то должен прийти, и вот я пришел. Куда? В казарму! В казарму! Народная школа на Цветной улице превратилась в казарму… Да, да! Та самая народная школа на Цветной улице! Вот знакомые каштаны, старый сад! В саду в день Петра и Павла расставляли столы, покрытые зеленым сукном, и на них стопками лежали книги в красных с золотом переплетах — награды отличникам! А потом начинались каникулы! Длинные веселые каникулы!.. Рачич тоже отличник, сердце его радостно бьется от предвкушения веселого отдыха!.. Где теперь эти проклятые каникулы? Что произошло с тем отличником в новом белом костюмчике? Подвесили его на каштане, надругались над ним!…»

Будто чья-то костлявая рука схватила Рачича за горло.

«К черту! Расчувствовался, словно баба! Все это ерунда!»