Читаем Избранное полностью

Гольцер подал капитану рапорт о поимке Скомрака. Это был целый лист, исписанный ясным, разборчивым почерком. Все исходные данные о роте, подотделы, группы были подчеркнуты и отстояли друг от друга по вертикали на три с половиной сантиметра и по горизонтали на пять с половиной сантиметров, как предписывалось военной стилистикой, которую ревностные офицеры-служаки держали в памяти. Сухим и корявым чиновничьим языком рапорт сообщал, что ночью, в один час семь минут, патруль военной полиции задержал домобрана «Полка дьяволов» Фране Скомрака. Оный домобран пьянствовал в кабачке на Потоке в обществе проституток и, поскольку надлежащих документов при себе не имел, был взят под арест и препровожден по месту службы, согласно последнему приказу Имп. и Кор. местного командования. Затем следовали протокол допроса и перечень вещей, обнаруженных у арестованного: 114 (сто четырнадцать) крон и семнадцать филлеров, початая пачка боснийско-герцеговинского табаку второго сорта, две пачки сигаретной бумаги «Осман», коробок спичек и нож. Вещи прилагаются.

Раткович погрузился в чтение рапорта. Ему доставляло наслаждение читать бумагу, составленную по всем правилам, где все на своем месте. (Ведь так редко случается в наше проклятое время, когда в армии служат одни адвокаты, пекаря да калеки, видеть такую бумагу!) Раткович с удовольствием читал рапорт Гольцера, одобрительно кивая головой при переходе к каждому новому параграфу, начинавшемуся, как это и положено, отступя три сантиметра от левого края листа. Это тебе не гражданские крысы, делающие все шаляй-валяй, черт бы их побрал, этих дилетантов! Рапорта — и того составить как следует не умеют, а туда же, воевать лезут!

— Хорошо, Гольцер! Очень хорошо! Просто прекрасно! Прекрасно, прекрасно…

Только теперь, когда излился бюрократический восторг, до сознания Ратковича начало доходить, что этот рапорт — не просто великолепно составленный документ! Рапорт непосредственно касался его самого, да еще как касался! Ведь здесь говорится (мать честная!), что поймали эту проклятую собаку Скомрака! Скомрак, гад, мошенник, вор и свинья, арестован! Он внизу, в подвале.

— Где эта скотина?

— В подвале, господин капитан!

— Сюда его!

Гольцер бросился выполнять приказание, а Раткович взволнованно прошелся по комнате, до дверей и обратно. Затем он вернулся к столу и стал развязывать «приложение номер один».

В бело-красно-зеленый[37] носовой платок, какими снабжались все маршевые соединения, с отштампованными знаменитыми словами Вёрёшмарти[38] «Hazádnak rendületlenűl Légy híve, oh Magyar» («Будь верен своей отчизне, мадьяр!») был замотан коробок спичек; славянские апостолы Кирилл и Мефодий, изображенные на спичечной коробке, были залиты вином и выглядели крайне печально. Там же лежал портсигар с изображением белой полуголой русалки, голова которой была слегка подпалена, а также ассигнация в сто крон и мелочь.

Раткович взял ассигнацию, повертел в пальцах и вдруг — узнал! Кровь бросилась ему в голову: это была та самая зеленая ассигнация; ярость охватила капитана. Он вспомнил позорную утреннюю сцену в канцелярии и стиснул зубы с такой силой, что на скулах проступили напрягшиеся мышцы. Так! И Гольцер обо всем этом ни словом не упомянул в донесении! О самом важном — ни слова! Неслыханное пренебрежение служебными обязанностями! И что можно ожидать от подобных людей? Разве они думают о службе? Им главное — поспать бы!

— Слушай, Гольцер, ты ни словом не упомянул обо всем этом деле в рапорте!

— О каком деле, господин капитан? — удивился вернувшийся Гольцер.

— О каком деле? Господи помилуй, что с тобой? Ты что, с луны свалился? Ты не знаешь, что Скомрак взломал мой стол? Украл две сотенных? Не знал? Вот тебе одна из них!

— Двести крон? Скомрак? Украл?

Гольцер действительно ничего не знал. Утром его в казарме не было, а днем, когда Цезарь опознал вора в господине капитане, он спал.

— Да, да! Что ты смотришь?! Именно так! Писал, что застрелит меня! Вот! Ты здесь — единственный мой друг, офицер и не знаешь самого важного. Такое безразличие! И донесение составлено безразлично! В перечне не указаны ни портсигар, ни спички…

— Я полагал…

— Здесь нечего полагать! Все надо перечислять! То, то, то и то! Предписание на этот счет имеется! Не так ли? Ну да ладно! Сделал неполный и неточный перечень вещей! А шнурки из башмаков ты приказал вытащить?

— Нет!

— Видишь, а это тоже важно! Очень важно! И в уставе домобранской службы об этом специально упоминается! Ремень и шнурки у арестованных отбирать, чтоб свиньи не вздумали вешаться! Не так разве?

Однако свинья не повесилась.

Два солдата с примкнутыми к винтовкам штыками ввели Скомрака в комнату. В цепях, освещенный мертвящим газовым светом, он казался трупом. Скомрак стоял посреди комнаты, помятый, мокрый, весь в угольной пыли, еще не протрезвившийся; взгляд его натыкался на голые штыки.

Воцарилась тишина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное / Драматургия