— Круглая! Верно! Круглая! Ну и леший с ней! Пусть себе будет круглая! Скажи-ка, вот это яблоко круглое? А? Значит, по-твоему, выходит, и Земля такая же? А вот эта крошка пусть будет человеком! Теперь смотри! Перевернем яблоко и… раз — крошка упала. Что? Видал, сразу упала! А слышал ли ты когда, чтобы хоть один-единственный человек упал с Земли? Растолкуй ты мне, прошу тебя, ради бога!
А ведь верно говорит! Как это раньше кум Шимонич не подумал: человек в самом деле упал бы с Земли, если бы она была круглая! Черт бы его побрал совсем — будто пощечину получил! А когда наверху, в обсерватории, чудаки профессора изволят просвещать Шимонича, все ему кажется ясным, как день. Но постой! Раз крошка падает с яблока, значит и королевский сторож королевской обсерватории Шимонич в одно прекрасное утро может сковырнуться с Земли. Нет, тут что-то неладно!
— Уважаемые господа! Вы слышали? Кум Тичек не верит, что Земля круглая и что она вертится!
Хохочет старый Тичек и заражает весельем всех вокруг; вот уже без удержу покатываются кума Хрчковица и госпожа Драганец, смех булькает и клокочет, сотрясая их жирные животы, вырываясь из-под корсетов и старинных воланов.
Между тем монсеньёр Карл Гробачевич, наставник посвященного Алоиза и пресвитер церкви Блаженной Девы Марии, доктор философии и теологии Анджелко Гринтавец предавались немеркнущим воспоминаниям о своем пребывании в вечном, светлом и солнечном городе — Риме.
Высокочтимый доктор Анджелко рассказывал о тех незабываемых днях, когда он, будучи священником, расхаживал по Риму в красной реверенде, а римская детвора бегала за ним и кричала: «Piccoli cardinali! Piccoli cardinali!»[12]
— Ах, куда ушло оно, то дивное, благословенное время? Как было прекрасно попасть в число пятисот избранных счастливцев, которым выпала честь нести в пасхальное воскресенье свечи перед святым отцом.
Будто в полусне, слушает молодой священник Алоиз речи высокочтимого господина доктора, и перед ним возникают картины Вечного города: храмы, колокольни, утро Святого Воскресения, Ватикан! Бесконечные ряды покоев, ватиканские аркады. Сверкающий пурпур и золото, тяжелые ковры и венецианское стекло, кардиналы и швейцарская стража в парадной форме. И это не сказка! Где-то там, в далеком Риме, все это существует на самом деле, чему живой свидетель господин доктор. Вот этот человек, что сидит перед ним за столом, имел счастье нести свечи перед самим святым отцом!
— Ах, об этом можно только мечтать! Быть кардиналом в Риме, жить в ренессансном мраморном дворце с коваными бронзовыми дверьми! И чтобы ливрейные лакеи освещали твой путь семисвечниками! И чтобы Мицика была с ним! Она бы стала знатной дамой, и никто не возражал бы против того, чтобы она была подругой кардинала! Все были бы счастливы, и старая мать довольна!
Вспомнил Славко свою несчастную Мицику, вспомнил и то, что все уже кончено, пути к отступлению отрезаны! Свершилось! И на него нахлынула черная волна безысходного, гнетущего отчаяния, его охватило бешеное желание сдернуть скатерть, рвануть ее изо всех сил и грохнуть об пол чаши и блюда, цветы и торты — пусть катятся к черту проклятые угощения, а заодно и вся хмельная компания! Славко хотелось остаться одному, совсем одному со своим неизбывным горем и вволю наплакаться.
— Что это вы, мой милый, так печально вздыхаете, словно все корабли потонули? — обратился доктор Анджелко к молодому священнослужителю. — Ничего не потеряно, все идет отлично! А ну-ка! Вот вам! Опрокиньте стопочку! Ваше здоровье… — и он благосклонно потрепал Алоиза по плечу своими влажными, мягкими, словно набитыми рыхлым несвежим мясом, руками и чокнулся с младенцем Христовым.
— Это великий день для вас! Неповторимый! Пройдет эдак десяток-другой годков, и только тогда вы сможете оценить по достоинству значение того, что сейчас происходит. Ваше здоровье! Помните слова Овидия: Forsan et haec olim meminisse iuvabit[13].
Да! Не всякий наделен даром столь мудро и лукаво воспринимать жизнь, как это умеет пресвитер церкви Блаженной Девы Марии, обладающий искусством цитировать Овидия и Святого Фому с беззастенчивостью присосавшегося полипа. Посмотрите внимательно на этих людей, что подвизаются охотнее всего на военном, чиновничьем и духовном поприще. Разве не напоминают они вам кошку или улитку? Попробуйте сбросить их с любой высоты — они не разобьются, благополучно упадут на лапы, а, если нет лап, своевременно спрячутся в раковину. Нет такой щели, сквозь которую не пролезли бы эти двуногие твари в теплое местечко, в укромный уголок, а там уж они свернутся клубочком и, мурлыча, начнут прясть пряжу безбедного существования по возможности на высоко взбитых мягких перинах.