Избранное

Ахмад сидел неподвижно перед костром, большая мрачная фигура была совершенно неподвижна. Вокруг ширилась и росла тишина, и Джо вдруг испугался, что настроение Ахмада уходит.

— Что было дальше? — прошептал он.

— …я знал, говорю вам. Наши глаза встретились, и мы оба это поняли. И тогда Стерн протянул руку и схватил меня за плечо, и рука его была сильна, как хорошая сторона его имени[199]; суровый и решительный и непреклонный перед лицом того, чего нельзя избежать. Даже сейчас я чувствую на своей шкуре хватку этой руки… руки с изуродованным пальцем. И он посмотрел мне в глаза и улыбнулся своей улыбкой, сильной и стойкой, — несмотря на нашу размолвку, — грустной, но загадочной улыбкой, которую я всегда хранил в своём сердце, всегда. И он кивнул мне… «Да», — сказал он… Только одно это слово.

А потом время пошло, и рука его упала, и дверь в склеп открылась и закрылась, и он исчез.

Ахмад вздрогнул, как будто его ударил порыв ветра из тёмных уголков пустыни. Он склонил голову, голос его задрожал, но ему удалось продолжить.

— …сколько времени ему осталось после этого? Недели? Месяцы? Может, даже год или два? …Неважно. Стерн должен был умереть. Стерн стал тем, кто должен умереть. Всё было решено и знак был дан и мы оба поняли…

Ахмад снова погрузился в молчание. Джо по-прежнему боялся испортить себе настроение, но ещё больше боялся упустить момент. «Торопись», — подумал он.

— Но что дало тебе прозрение, Ахмад? Что ты узнал? И что случилось со Стерном в Польше?

Ахмад пошевелился и дотронулся до носа, склонив голову и глядя в огонь. Его глаза мерцали отраженьем огня, пока он искал в пламени ощущения, звуки и формы построения фраз. И на этот раз он заговорил поразительно ясно и звонко.

— …случилось то, что наш мир подошёл к концу. Случилось так, что мы слишком много душевных сил потратили на переживания о Первой войне и проиграли во Второй. В конце концов, варвары оказались слишком сильны для нас. Они пришли и штурмовали врата цивилизации и сокрушили, торжествуя… Раньше нам удавалось отбиться. Однажды мы сумели. Но сейчас уже не так. Стерн и я, мы сдались и всё закончилось. Ворота вот-вот распахнутся и мы упадём, наши силы иссякли, наши жалкие доспехи расколоты, жизнь вытекает из нас. А вокруг гулким эхом уже отдаётся смех злобных и безжалостных варваров, первобытный бессмысленный смех шакалов, насмехаясь над нами и оставляя нас умирать.

Ахмад поднял голову. Он провёл над костром раскрытой ладонью, словно предавая огню свои мучительные откровения.

— …значит, видение. Видение того, что было и будет. Видение, которое захватило нас обоих, родилось в тот момент, когда наши глаза встретились… Но в дальнейшем Стерн вёл себя по-прежнему, как будто у него девять жизней. Тревожащие окружающих намёки в его поведении появились совсем недавно, в последние месяцы. Даже сёстры долго не замечали, что он начал раскалываться …распадаться.

Огонь потрескивал, и Ахмад уставился на него, заворожённый пламенем, и снова погрузился в молчание. Джо беспокойно ждал. Скоро из его груди вырвался горестный хрип, а затем, стараясь успокоиться, Джо прошептал.

— Но Ахмад, что же случилось в Польше? Что там делал Стерн?

Ахмад отвёл взгляд от огня, его транс был нарушен. Он поменял позу, поправил шляпу, кончиком указательного пальца коснулся носа.

— Ваши вопросы, Джо, могли бы быть конкретнее: Какие пункты и подпункты у пакта Стерна с нацистами? если он его заключил. На сколько позиций сдвигаются цифры Чёрного кода в зависимости от того, сколько евреев живо в двадцать пятое число каждого месяца? А семнадцатого числа следующего месяца?

Нет, Джо, я ничего не знаю об оргиях, устроенных на рабочем месте главбухами стран Оси, об этих осквернениях души, которыми щекочут нервы современные варвары. Царствующее Мещанство радует только романтика дебета-кредита. Бухгалтеры пересчитывают абстрактные числа, пересчитывают с вниманием к деталям, с заботой о категориях и о трупах категорий …падение нравов, как эти вещи называют кабинетные историки-теоретики.

Нет, нет, Джо, мне нечего рассказать вам об этом. Всё, что мне известно, это то, что он ездил в Польшу, чтобы сделать что-то важное, и он это сделал, и исход для него и для меня решён. А за деталями вам придётся пойти к другому. Я не бухгалтер, я не способен с помощью чисел взвесить человеческие души. И не политолог-аля-кургинян, который, логически объясняя массовое убийство, способен притворяться, что так рождается новый Супермен, или Советмен. Стерн может постоять за себя в битве с этими чудовищами абстрактных теорий, но я не могу. Есть мир, который я вижу, чувствую и знаю, а новый бухгалтерский порядок — не мой мир. Мы противостоим варварам каждый по-своему, Стерн и я. Он во многих местах, а я в своей душе.

В моей душе. Видите ли, Стерн действительно больше, чем я. Моя душа заперта в одном человеке — во мне, тогда как Стерн всегда был многими, щедр душой.

Джо кивнул. Он знал, что бесполезно пытаться вытянуть из старого поэта то, чего нет.