Избранное

— Пару часов назад я сказал бы также, но Лиффи доказал мне обратное. Я говорил Лиффи, что та бойня давно отсталась в прошлом, а мир перешёл к более масштабным, так можно ли ожидать, что мистер Коэн вспомнит геноцид армян? Но Лиффи улыбнулся и пожал плечами, — вы знаете, как он это делает, — и сказал, что ваш брат в заботе о беженцах найдёт способ, так сказать, пронзить время. Лиффи сказал, что у вашего брата долгая память, как и у всех каирских Коэнов.

Так что пожалуйста, мисс Коэн, только передайте ему, что меня прислал Лиффи; я уверен, мистер Коэн понимает, что Лиффи не из тех, кто посылает праздных посетителей.

— Я говорила вам, что не знаю никого по имени Лиффи.

— Его знает мистер Коэн. Конечно, я мог бы представиться старым другом Стерна, но это было бы преждевременно; спешка в Леванте — не дело. Я подожду здесь, пока вы переговорите с братом.

Джо слышал её неровное дыхание, а его глаза адаптировались к темноте. Напротив, вытянувшись по-струнке, стояла высокая молодая женщина, из-под шарфа выбивались волосы.

— Всё в порядке, — добавил он, — Я потратил на ожидание большую часть своей жизни. Ожидание какого-то ответа, который вдруг да придёт ко мне. Я даже провёл несколько лет в пустыне, в ожидании и размышлениях о человечестве и Стерне. Удивительно, насколько разносторонний человек этот Стерн.

Вы не возражаете, если я закурю?

Джо достал сигарету и зажёг спичку, чтобы она могла видеть его лицо. Он старался не смотреть на неё. Некоторое время она колебалась.

«Надеюсь, шпион-неумеха, ты повернулся к ней нужной стороной», — сказал себе Джо.

— Я вернусь быстро, — предупредила она.

— И я это очень ценю.

Он задул спичку.

* * *

Они сидели в задней комнате лавки, сидели в окружении ящиков со стеклом, примерочных лорнетов и шлифовальных кругов.

Коэн был высоким, худым и угловатым, понятно, евреем. Тёмная прядь волос постоянно падала ему на лоб. Обутый в изношенные тапочки, в целом он создавал впечатление человека элегантного. Отчасти наверное потому, что жесты его были прямо-таки грациозны. Красивый человек, даже чересчур красивый, пожалуй.

Коэн приятно улыбнулся, поправляя прядь волос длинным и тонким указательным пальцем.

«Ну блять, — подумал Джо, — не палец, а рыболовный крючок; селёдки наверняка укладываются штабелями. Только вот он, похоже, рыбу не любит».

— Хорошо, — сказал Коэн. — Хотя уже за полночь, я рад возможности встретиться с человеком, носящим такую фамилию. Моя сестра сказала мне, что вы новый начальник Британской Секретной Службы на Ближнем Востоке, или «Секции А. М. в Малой Азии»[203], или полуночный ковбой или… что там ещё? Кто в этой части мира может уследить за появлением всех мутных разведывательных подразделений? Я определенно не могу. Как говорит ваш друг Лиффи, это похоже на иллюзию преломляющихся в бесконечность искажённых изображений.

— Не разъясните, мистер Коэн? При мне он о таком не упоминал.

— Вот как? Ну, он имеет в виду блики пустынного солнца в перегретой голове. Он говорит, что там рождается множество маленьких миров, отличающихся друг от друга в деталях. Он называет их отражениями. Так какой мир, принц-ворон, является вашим, и какое он имеет отношение к моему?

— Если прямо, — сказал Джо, — то я пришел обсудить увеличительное стекло, которое ваш прадедушка сделал в девятнадцатом веке.

Коэн с облегчением рассмеялся.

— И это всё?

— Да. Представьте себе, только это. Но, видите ли, это было очень мощное увеличительное стекло, настолько мощное, что позволяло видеть сквозь годы. Настолько мощное, что может сказать нам: кто вы, и кто я, и почему вы сейчас консультируете меня здесь, в Каире.

— Я не знал, что консультирую вас.

— Это так, — сказал Джо, — никаких сомнений. Так вот, это увеличительное стекло таково, заметьте, что когда человек прикладывает его к глазу, то глаз за стеклом становится шириной в два дюйма. А такой большой глаз видит многое. Ваш прадед, основатель «Оптики Коэна», сделал это стекло для своего друга, английского ботаника, который шароёбился в этих краях в девятнадцатом веке, человека по имени Стронгбоу. Пока всё понятно?

Коэн улыбнулся.

— Да.

— Хорошо. И этот человек был из тех, что один на тысячу. Стронгбоу начинал карьеру как ботаник, но вскоре странствия взяли над ним верх, — «Остапа понесло», как говорится, — и он стал исследователем-энциклопедистом всей этой части мира, засовывая всюду свой нос и используя увеличительное стекло, чтобы лучше рассмотреть путевые достопримечательности. Затем, после сорока примерно лет, Строгбоу решил поменять свою жизнь ещё раз, и роздал свои мирские блага, как это делают святые люди, ведь вещи бесполезны на их путях.

И вот, Стронгбоу решил отдать лупу одному из своих самых близких друзей, который был и большим другом вашего прадеда, чёрному египтологу по имени Менелик Зивар. Вы следите за мыслью?

— Да.