Избранное

В один из таких тихих вечеров, как обычно, горожане отправились на прогулку. Ничто не мешало им наслаждаться счастьем и покоем: одни сидели на скамейках и любовались красотой родного города, другие прогуливались. Всюду был слышен оживленный разговор и смех.

Вечерний город каждому дарил то, что ему было по душе. Наиболее восторженные, присев на скамейку у цветочной клумбы и вдыхая пьянящий аромат цветов, предавались дорогим воспоминаниям о счастливых днях своей жизни. Другие, слушая мягкий шорох листьев, воображали, что это море шумит вокруг, и что-то напевали под его аккомпанемент.

Третьи же гуляли просто так, за компанию со всеми. Ничего им не надо, кроме счастья и покоя окружающих. Глядя на их радостные лица, они и сами-то считали себя счастливыми.

Но были здесь и такие, которые старались схорониться от людских глаз где-нибудь в темном углу аллеи или парка. Сидели они крепко обнявшись и говорили шепотом, словно боясь раскрыть тайну своего счастья.

На скамеечке под ветвистой осиной и ворковала одна из таких пар. Ясно, что влюбленные! Они были так увлечены друг другом, что ничего не замечали вокруг.

Первая любовь и уступчива, и эгоистична… Влюбленные как бы становятся одним существом, беспрекословно следуя пожеланиям и капризам друг друга. Первая любовь восторженна и предупредительна…

Любовью своей люди дорожат и берегут ее как зеницу ока. В особенности когда она только-только зарождается и светящимся огненным шаром заслоняет весь окружающий мир. Им становится боязно, как бы он не погас, не раскололся, натолкнувшись на что-нибудь твердое и грубое, — его исчезновение для них равносильно концу света.

Из репродуктора донеслась песня. Мягкий женский голос пел о чистом и светлом счастье, о счастливом будущем, о желании своим трудом приумножить славу любимой родины.

В вечерней тишине голос звенел удивительно трогательно, и никто из гуляющих не мог остаться к нему равнодушным.

Парень вздохнул и, вытаскивая пачку сигарет из кармана, произнес:

— До чего же хорошо поет!

Огонек вспыхнувшей спички выхватил из темноты его лицо, смутно осветив и овал лица его возлюбленной. Ей на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, не более. Черные как смоль косы ее были на кончиках перевязаны красными ленточками. Может, от этого она казалась совсем девчонкой. Лицо у нее было бледное и нежное: пудра еще никогда не касалась ее щек. На девушке был дэли голубого цвета с узорами.

У парня же было заостренное лицо, орлиный нос, немощный рыжеватый пушок над строгими губами. Сам он был рослый, а руки сильные, в затвердевших мозолях.

Юношу звали Того, девушку Гэрэл. Того прошедшей весной демобилизовался и теперь работал шофером на одной из строек города. Гэрэл только что окончила десятилетку и собиралась поступать на филологический факультет университета.

Того положил на ее плечи руки и спросил:

— Не озябла?

— Нет-нет! Расскажи что-нибудь, — мягко попросила она в ответ.

— А что же мне рассказывать? Расскажи лучше ты сама.

Гэрэл какое-то мгновение молчала, потом игриво прижалась к его груди и сказала:

— Мне хорошо с тобой. Дома я совсем не такая. Все время чем-то недовольна, так и хочется на ком-нибудь зло сорвать. А как выйду на улицу, сразу становится легко и хорошо.

Ей очень хотелось, чтобы Того тут же ответил, но он от неожиданности не нашелся, что сказать.

— Пойдем-ка завтра на пляж… Не возражаешь? — наконец-то вымолвил он.

Гэрэл, не скрывая радости, согласилась:

— Конечно, конечно! А вечером отправимся на танцы.

Того докурил сигарету и сказал:

— Уже поздно…

Но Гэрэл пропустила его слова мимо ушей и стала взахлеб рассказывать о том, как она провела прошедшее воскресенье: