Избранное

Разумеется, охоту готовили так, как это всюду и всегда делается для почетных именитых гостей: опытные егеря определили, где находится зверь, откуда идти загонщикам, где лучше стоять охотникам. Обнаружив зимнюю берлогу медведя, заметили место, куда затем и направились господа дворяне, среди которых был и приглашенный гость — его сиятельство граф Толстой. Не нужно думать, однако, что все было заранее подстроено и медведя чуть не на веревке подвели на убой графу. Вовсе нет! Медведь — не лось, и охота на него считается опасной. Можно было быть уверенным лишь в том, что медведь есть и примерно где он. А вот когда выбежит, на кого, как себя поведет — ничего этого предусмотреть было невозможно. Льва Николаевича поставили в засаду рядом с другими охотниками.

Снег был глубок, и егерь посоветовал всем охотникам, стоящим в засаде на расстоянии полсотни шагов друг от друга, стоптать снег вокруг себя, чтобы иметь удобную площадку для маневра. Но Толстой объявил, что не будет утаптывать снег, так как эта мера, по его мнению, никакого значения не имеет.

— Да как же, ваше сиятельство, непременно нужно!.. В случае чего будет куда в сторону отскочить, — убеждал Толстого егерь.

Граф не послушал доброго совета. Утопая чуть не по пояс в снегу, пошел с ружьем на свой номер и стал ждать зверя. Остальные же охотники послушались егеря и притрамбовали вокруг себя снег. Думаю, что Лев Николаевич пренебрег этой предосторожностью не из бравады. Тут сработала чисто охотничья психология. «Все равно мне не повезет, медведь выйдет не на меня, а на другого охотника, — размышлял он, — так зачем я зря стану утруждать себя?»

И в то же время в глубине души надеялся, что вот, мол, так и бывает, ты не ждешь, не готовишься, а он на тебя и выйдет. (Вот бы хорошо, коли так!) Ну, а уж если выйдет, как-нибудь управимся, не впервые; а утопчешь снег — точно не выйдет на тебя.

Такой ход рассуждений Толстого навеян мне описанием охоты самим Толстым, — так думали и рассуждали его герои, в том числе и Николай Ростов.

Медведь выбежал именно на Толстого, то есть свершилось то, чего он втайне желал. Лев Николаевич, будучи отличным стрелком, проявил выдержку, подпустил зверя поближе к себе и прицельно выстрелил ему в пасть из обоих стволов. Заряд попал в цель. Но зверь, вопреки всякой логике, встал на лапы и бросился на охотника. Стоящему по пояс в снегу Толстому некуда было отскочить… (Как потом выяснилось, пуля застряла в зубах медведя, не причинив особого вреда.)

Какие мысли пронеслись в мозгу гения в то время, как медведь заносил лапу над его головой? Да, вот так и случается в жизни: стоило пережить Севастопольскую осаду, достигнуть всемирной славы и вдруг погибнуть так глупо! («Медведь задрал… Вот ужас-то!») И в десятке шагов от тебя друзья, почитатели, у которых кровь застыла от ужаса. Они не решались стрелять, чтоб не попасть в Толстого. Лев Николаевич, насколько это было возможно, отвел голову в сторону, но зверь достал до лица и сильно царапнул, наседая и стремясь обхватить голову. И снег мешал сманеврировать.

«Не послушал доброго совета — и вот…» — пронеслось в мозгу. Голова, лицо его были в крови, он был близок к потере сознания.

И вдруг сзади раздалось: «Ишь ты, ишь ты, пошла прочь…» Старый егерь, подбежав к медведице сзади, хворостинкой постегал ее по спине, и та вдруг в ужасе пустилась бежать. Тут ее и прикончили… Шкура медведицы и поныне лежит в одной из комнат яснополянского дома.

При том, что все искренне сочувствовали Толстому, у каждого невольно мысль вилась в таком русле, что вот, мол, предупреждали, не послушал… Медведь, он ведь, не разбирая, дерет. Думаю, что Толстому было неприятно это сочувствие с неизбежным «подтекстом», ибо егерь у всех на глазах советовал Толстому утоптать вокруг себя снег.