Избранное

Поэтому-то Михай Шош, который все же когда-то и сам был хозяином и не раз правил скирды, бессменно стоял наверху. Он причесывал, подбивал, оправлял, вязал гребень. У него не было даже времени сойти вниз выкурить трубку, ведь снопы подавались непрерывным потоком, и полтора десятка человек не могли прекратить работу из-за того, что одному из них вдруг захотелось подымить. Когда становилось невмоготу, Махай тайком запихивал табак себе за щеку, скрывая это от всех столь же тщательно, как прежде бывало от тетки Жужи, — не должны знать члены кооператива, что председатель жует табак. Но что прикажете делать, когда он с завтрака до обеда и с обода до ужина торчит на стогу? А тут нельзя ни трубку разжечь, ни сигарету выкурить! Порядочный человек и на двор-то только до работы сходит. В прежние времена, конечно, случалось, что укладчики тайком от управителя и объездчика курили на скирде хорошо прикрывавшиеся глиняные трубки. Правда, не было случая, чтобы их обнаружили или приключился пожар, потому что укладчики ловко зажимали трубку в кулаке, а сделав несколько затяжек и насладившись дымком, тут же гасили трубку и закладывали табак за щеку. И прежде заядлые курильщики грызли холодный мундштук, а если ему кричали: «Эй, вы, никак, курите, папаша», — он вынимал трубку изо рта и показывал, что она, дескать, у него не горит. Но председателю теперь нельзя подавать дурной пример, даже с пустой трубкой, а потому Шош украдкой и запихивает в рот щепотку табаку.

Чири Боршош, тот не стесняется, открыто жует табак. Проработав много лет скирдовальщиком в господском имении в Шандормайоре, он укладывал такие огромные стога, что ни лестница, ни вилы уже не доставали до верха, снопы подавал подъемный кран, и Боршош привык к жвачке.

Из-за того, что стог правили двое людей с обоих концов одновременно, произошла неувязка. Михай Шош и Боршош Лайош выравнивали края, вершили и увязывали каждый на свой лад, а когда встретились на середине, стог выглядел так, словно повстречались два недруга, — обе половинки стога косили в разные стороны. Люди подшучивали и посмеивались над тем, что часть, которую клал Чири, перекошена влево, а та, что вел Шош, — вправо; скирдовальщики заворчали, обвиняя один другого в неправильной укладке либо в неумелом выведении гребня, но оба дружно огрызались сверху на своих критиков: «Сделай лучше, коли сумеешь!»

Правда, можно было и так устроить, чтобы каждый из мастеров укладывал бы свою, отдельную скирду, но члены кооператива на это не соглашались, нельзя дробить хлеб, не хватит брезентов, и, если, чего доброго, зарядит дождь, стога промокнут до самой земли. Возчиков тоже не устраивало, чтобы стог метал один мастер, с одного конца, ведь их наняли работать, а не околачиваться рядом в ожидании своей очереди — они хотели подвозить снопы беспрерывно. Сейчас они могли подъезжать к скирде с двух сторон, разгружаться за считанные минуты и гнать обратно в поле, где руководил погрузкой Габор Киш. Он не только подавал снопы, но и учитывал, сколько крестцов грузит каждый возчик, заставляя их забирать все начисто и развязавшиеся снопы грузить тоже, потому как возчик думает лишь о заработке, ему платят за перевезенные крестцы, а до того, что от них остается на жнивье, ему и дела нет.

Киш обязан был следить и за тем, чтобы на телегах не ломали, не топтали, не трясли снопы, как это привыкли делать, работая на господ, когда возчики так швыряли снопы на подводу, что зерно толстым слоем покрывало рогожу, чтобы потом это зерно собрать, ссыпать в торбу и увезти домой. Тогда и у Шлезингера, и в капитуле не очень-то наблюдали за мелочами, а объездчики любили выпить, так что по субботам возчики увозили под соломой целые мешки уворованного таким образом зерна. Бедняк кормится, как может, а господам на их век хватит — таков был принцип в те времена; но теперь, в кооперативе, собрались тоже не богачи, и старые порядки пора забыть.

А Банди Чапо между тем распоряжался возчиками так, словно он был их подрядчиком, а не одним из руководителей кооператива.

4