Избранное

— Все ж другое это дело, когда мужик распоряжается, что да к чему. У бабы в руках свинья сроду не раздастся. Или не углядишь — скопытится иль брюхо как у борзой подведет, — пытался спорить Шули Киш Варга.

— И в твоих руках, куманек, не раздастся, коль понятия у тебя нету. А мужик при них есть, Шандор Тот, который у Чатари свинарем-откормщиком был. И ты глянь-ка, как орут у него свиньи, как лезут за жратвой перед каждой кормежкой. Эх, если б только за этим дело было.

— Не добьешься от вас толку, — огорчился про себя Шули Киш Варга, — сами бы небось завидовали, ежели б я туда попал.

* * *

Стало быть, и эта надежда не оправдалась. Напрасно испытывал он всевозможные скрытые формы бессознательного приспособления, лести — ни бригадир Янош Балог, ни председатель Габор Киш, ни другие руководители ничем не выказывали ни внимания к нему, ни желания дать работу получше. А ведь он даже и на то пошел, что стал прилежно и аккуратно посещать совещания, обсуждения, собрания, и когда возникали трудности с выражением мнений, когда Габор Киш напрасно умолял собрание, давайте, мол, мужики, высказывайтесь, не молчите, словно воды в рот набрали, чтобы завтра не чертыхались, что не так бы надо, то Шули Киш Варга выступал и, если говорить было нечего, в худшем случае горячо поддерживал предложения руководства. Но и это не помогало. Льстить можно было только прежде, Шаргачизмашу Сабо, например; на ласковое слово тот был жаден, что голодный поросенок на молоко, этим же — как об стенку горох: никак не хотят замечать рвения Шули Киш Варги, его добронамеренности. Эти руководители еще в ту пору, когда землекопами были, привыкли, а со временем еще больше укоренились в своем обыкновении говорить либо угрюмым голосом долга, либо на понукающем языке. Могут и пошутить, и беззлобно побалагурить, но на льстеца смотрят, будто тот по-иностранному выражается, очень недоверчиво. Никак не хотят верить, что Шули Киш Варга ударился, как в сказке, о землю и сделался добрым молодцем. Так просто этого не бывает.

Все, значит, прахом, такого случая, как в сорок пятом при разделе земли, когда была нужда в таком человеке, как Янош Варга, еще раз не будет. «Это надо бы, то надо бы? Кто возьмется? Янош Варга возьмется, даже если по колено в воде да в грязи. Сюда бы надо сходить, туда бы надо сходить, эх, кого бы послать? Шули Киш Варга пойдет! Вот тогда я был хорошим!

А сейчас всему конец. Габор Киш — это тебе не Андраш Рац, не деревенское это руководство. Другая жизнь начинается, черт ее знает, что за жизнь, ежели я не нужен, коров этому шептуну Данко поручают, а зернохранилище — Боршошу. Это они-то надежные? Черта с два! Ведь когда я у Шаргачизмаша Сабо батрачил, они там у него наперегонки за костью бросались… попробовал бы перебросить через забор охапку хвороста или кормовых отбросов маленько! А ведь пробовал же».

* * *

Еще раз скакнуло время: уже декабрь, но зима будто отстраняется. В конце ноября уже и снег выпал, подзамораживало даже, а сейчас порою и солнышко выглядывает, и лужи блещут, иней правда выпадает, но на пастбищах зелень еще совсем свежая.

Не спится руководству «Танчича», запахано с осени мало, не смогли справиться с внезапным обилием земли; заморозки на почве да частые дожди вытеснили с полей тракторы, как, впрочем, и лошадей тоже. Но тут, на тебе, погода опять к лучшему обернулась, а ну-ка, возьмем лошадей покрепче и, пока можно, запашем-ка еще под озимые. Не только потому, что таково указание, но и потому, что так к выгоде. Хорошая кукуруза да сахарная свекла лишь по осенней вспашке возможна. Так было и при Чатари и при графе.

Шули Киш Варга опять попал на пахоту. И так как в интересах соревнования нашли полезным пустить плуги не след в след, а так, чтобы каждая упряжка пахала свою полосу, пришлось Шули Киш Варге по всей длине харомнярфшского поля проходить из конца в конец одному.

Одним солнечным утром случилось Яношу Балогу, бригадиру, который проверял пахоту на лошадях, пройти поле не вдоль, как делали это предыдущие руководители, а поперек, прямо по запашному участку, невзирая на килограммовые ошметки сырой земли, облепившие его резиновые сапоги по голенище.

Добравшись до борозды Киш Варги, вытащил он свою дюймовую планку и измерил глубину вспашки.

Измерил в одном месте, во втором, в третьем, и так далее по следу плуга. Шули Киш Варга притворился, будто ничего не замечает, и молча, спокойно погонял себе лошадей, раскачивая болтающиеся на рукоятке плуга вожжи и на ходу приговаривая: «Но-о-о, Линда!» Или: «Давай, Разбой, давай!»

Вдруг слышит, как Янош Балог говорит сзади:

— Эй, Янош, остановись-ка!

Но тот, прикинувшись, будто так старается, что ничего не слышит, спокойненько продолжает идти за плугом, А в душе уже екает — быть сейчас беде!

Янош Балог окликнул еще раз, уже громче. Спасения нет — надо остановиться.

— Тпру-у-у, стой, стой-о-ой! — гаркнул он на лошадей, и те тотчас же повиновались: во время тяжелой Работы понуканья льются на них, как из ушата. — Постой-ка, Янош, постой-ка, — звучал голос Яноша Балога, — ты скажи мне, чем ты здесь занимаешься!