Избранное

На их глазах пожар расправлялся с домом, который прочно и, казалось, навсегда занял место в их жизни. Кто из них, едва научившись ходить, не привыкал изо дня в день, из года в год видеть его перед собой, не сделал его частью своих представлений о родных местах? Человек рос, мужал, старился, а барский дом стоял по-прежнему!

Сто лет назад выстроили эту громаду закрепощенные деды. И за эти сто лет кудашевские мужики, знавшие дом снаружи до мелочей, от конька до фундамента, никогда не видели его внутри. Как там жили, что в нем делалось и затевалось, — об этом они могли знать только понаслышке: дом упрямо блюл свою особенную, недоступную для мужиков жизнь. Огонь впервые позволил им заглянуть в барские покои, обнажил таинственное и проклятое жилье недосягаемых господ…

От жара полопались всегда недружественно блестевшие, косившиеся на мужиков стекла, дым закоптил белые, так свысока взиравшие на них колонны: штукатурка на них потрескалась, и они вот-вот вспыхнут свечками. Огонь снес крышу, возвышавшуюся над целым миром…

Досада на то, что мало чем пришлось поживиться, рассеялась. И мужики с удовлетворением поглядывали, как добросовестно и до конца делает огонь свое дело: чистая работа!

6

Николай Егорыч выехал из города в отчаянном настроении. Весь день прошел в тревожном ожидании, бесполезной беготне и толкании в городской думе. Лишь поздно вечером окончательно подтвердились ходившие в последние дни страшные слухи: Временное правительство низложено, и власть захватили большевики. Это, конечно, не по Сеньке шапка. Буров не сомневался, что большевистские комиссары более нескольких недель не продержатся. Но мало ли бед они могут натворить и за это время?

Вот уже подняли голову местные смутьяны: в помещение Общества взаимного кредита явился из Совета какой-то штатский в военной папахе и потребовал прекратить все платежи. Главный кассир ответил ему на это твердо, что единственным распорядителем вверенных ему сумм признает господ членов правления. И тут же демонстративно замкнул сейф и спрятал ключ в карман. А что толку? Уполномоченный Совета только пожал плечами и кивнул двум незаметно вошедшим солдатам.

— Пусть себе уходит, черт с ним, — весьма равнодушно обронил уполномоченный, — обойдемся! Опечатаем сейчас все шкафы и кассы и предупредим: тому, кто к ним притронется, не поздоровится! Ну-ка, товарищи, давайте сургуч, свечку, займемся…

Мужество господ банковских служащих не выдержало испытания: вид вооруженных людей побудил их ретироваться. Поставленный часовой оказался в опустевшем помещении. Теперь попробуй свои деньги взять… Вот до чего дошло!

А что творится в городской думе! Какие-то молодцы — не то приодевшиеся рабочие, не то конторщики из самых мелких — ходят по залам и кабинетам, ко всему по-хозяйски приглядываясь. И никто из господ гласных не отважится подойти к ним и выяснить, на каком основании они здесь разгуливают? А когда случившийся здесь настоятель городского собора, памятуя о своем пастырском долге, пошел навстречу пришельцам с вопросом:

— Вам, господа, собственно, что угодно? — ему в ответ заявили с усмешкой:

— Скоро узнаете… Очень даже скоро, батюшка, выспаться не успеете!

Батюшка тут же покинул дохнувшие опасностью залы городской ратуши, спеша восстановить душевное равновесие в натопленных горенках своего уютного и крепкого дома.

Несколько членов управы ринулись за помощью в управление милиции, но и тут неутешительная картина. Начальство сгинуло, столы пустуют, а в дежурке милиционеры напропалую митингуют. На запыхавшихся господ в шубах нараспашку и криво надетых котелках взглянули косо, и те, сразу смешавшись, ретировались.

Часу в девятом вечера к Николаю Егорычу, в полной растерянности метавшемуся по нежилому зальцу своего городского дома, прибежал полохливый сосед и сообщил, что отряд человек в тридцать вооруженных рабочих и солдат гарнизона занял здание городской думы. Обошлось без насилия: отцы города молчаливой цепочкой проследовали из кабинета, где непрерывно заседали, мимо посмеивающихся красногвардейцев и, одевшись, едва попадая в рукава без помощи швейцара, порасселись в сани и погнали в три кнута по домам.

Все это заставило Бурова уже близко к полночи выехать в Первино. Он решил вывезти оттуда вещи поценнее на склад в городе. Спасать он ехал сущие пустяки — это Николай Егорыч отлично сознавал, — но сидеть сложа руки и ждать полного разорения было невозможно: надо что-то делать!

Новая власть должна была неминуемо раздать имения крестьянам, хотя бы ей суждено было просуществовать сутки, — это Николай Егорыч ожидал твердо.

Привычная к ночным поездкам лошадь уверенно шла в темноте размашистой рысью. Не менее привычный к проселку седок вовсе не замечал толчков и ухабов, правда значительно смягченных упругими рессорами и кожаной подушкой сиденья. Погруженный в тревожное раздумье, он сидел, опустив голову, томясь сознанием наступившего конца, начисто зачеркивающего усилия всей жизни.