Избранное

Николай ничего не ответил.

— Если, Николай Егорыч, эти дни не топить, — вдруг заговорил он, выговаривая слова раздельно, с трудом, — там все померзнет. — Он повернулся и, не поклонившись, вышел, расставив руки. Выдаваемое походкой и беспомощно простертыми руками отчаяние старика проняло даже Бурова.

— Постой, что ли! — крикнул он вдогонку, но, подумав, сказал только: — Ладно, ступай с богом, а я насчет дровишек завтра поутру распоряжусь. — И решительно повернул кресло к столу: — Как моя вишневка? Пришлась по вкусу? Повторить надо беспременно…

— Еще? Не много ли будет? — неуверенно сказал осовело глядевший Сысоев. — Впрочем, чудесно, чудесно! Что говорить, одно российское просвещенное купечество умеет широко жить. Ха-ха! К Майской, бывало, приедешь, как в монастырь: чопорно, постно. Полрюмки шабли за обедом не выпьешь, только пригубишь. А все бонтон дурацкий, цирлих-манирлих, узость понятий… — Он оглядел стол. — Вот где истинно русское хлебосольство…

И пошел благороднейший Аполлон Сысоев, сын Валерьянов, потомственный дворянин, прирожденный лизоблюд и переметная сума, пошел поносить свою братию, высмеивать вчерашних своих амфитрионов! Захмелев, он говорил бойко и громко, уже не растягивая слова.

8

Спустя час Сысоев сидел за столом пунцово-красный, поминутно поправляя падавшее с потного носа пенсне и пытаясь спрятать в рукава выскакивавшие заношенные манжеты. Язык его развязался вовсю. Он успел изложить хозяину свой план спасения России, заменив в нем, применительно к случаю, дворян разночинцами с тугими мошнами; высказался по поводу мессианской роли торговцев и фабрикантов, идущих на смену одряхлевшей аристократии, призванных укрепить вековые устои самодержавия; предложил познакомить со сговорчивым, необычайно изобретательным чиновником из интендантства; посоветовал припасать золото в монетах и изделиях и, конечно, не упустил попросить одолжить ему на самый короткий срок двести рублей, под крепчайшее в мире обеспечение — честное слово «буагоодного чеоэка»!

Буров, осоловевший от выпитой водки, тяготился гостем, не слушал его и никак не мог решить — приказать ли Тане постелить ему на диване или отправить домой. Он несколько раз выходил на кухню и там пил ковшиком воду. При появлении хозяина Таня оторопело вскакивала с табуретки, на которой ухитрялась спать, облокотившись на стол. Буров косился на ее ладное, точно распаренное сном тело, а коснувшись невзначай ее горячей руки, и вовсе посылал к черту засидевшегося гостя.

Было уже очень поздно. Нагоревшие лампы с закоптившимися стеклами едва освещали комнату красноватым светом. Сысоев начинал сдавать, смолкал, поникал головой, потом, встрепенувшись, нес совершенный вздор.

Во дворе вдруг послышался громкий стук колес по мерзлой земле, голоса и храп приставших лошадей. Раздался резкий стук в дверь, затем кто-то, не дожидаясь ответа, рывком отворил ее. Сени наполнились грохотом тяжелых сапог, осипшими мужскими голосами. Хозяин встрепенулся.

— Кто такой по ночам вламывается? Что без спроса лезете? — недовольно и грубо крикнул он, распахнув дверь. И тут же невольно попятился. В сенях стоял Лещов, расстегивающий крючки тяжелой шинели на вате. Сзади него толпилось несколько стражников при шашках и с карабинами за плечами. Они развязывали тугие башлыки и вытирали рукавом мокрые усы и бороды.

Сняв с помощью одного из стражников шинель, урядник, в обтянутом мундирчике, с офицерской кобурой на поясе и всегдашним затасканным портфелем под мышкой, без приглашения вошел в комнату, поглядел мельком на растерянного хозяина, затем зорко всмотрелся в навалившегося на стол Сысоева.

— Вели-ка поскорее дать свету, Егорыч, что у тебя за потемки — на дворе светлее! — на ходу сказал он, ткнув хозяину короткую влажную руку и садясь в пустое хозяйское кресло. — Ух, — с удовольствием потянулся он, — и устал же, без малого пятьдесят верст отмахал. Прикажи моего Казака выводить да к сену поставить. Моих молодцов пусть сведут в людскую, накормят, мы с тобой тут вдвоем потолкуем. Этот, кажись, готов, не помешает? — Лещов покосился на захрапевшего Сысоева. — Пирушка тут у вас, по какому случаю?

— Танька! — крикнул не отвечая Буров. — Танька! — еще громче позвал он, хотя та вбежала по первому зову и стояла с непроснувшимися глазами. — Сведи стражников к Дарье — вели накормить и спать уложить.

— Спать некогда, — перебил Лещов. — Заправимся чем бог пошлет, отдохнем часок и дальше.

— Там как обернется, — сказал Буров, знавший хорошо повадки урядника. — Подай сюда свежей закуски, графин налей, потом и самовар разогреешь. Горяченького сообрази чего, — крикнул он вдогонку Тане, уже кинувшейся выполнять распоряжение.

— Да-с, — неопределенно промычал Лещов. Разнежившись в тепле, он не торопился начать разговор. Буров, бесплодно провозившись с лампой, принес из соседней комнаты другую. Сразу посветлело. Лещов встрепенулся и так громко хлопнул ладонью по портфелю, что Сысоев дернулся во сне, что-то пробормотал и еще ниже осел, распустив локти на столе.