Избранное

Камера узника помещалась в верхнем, третьем этаже тюрьмы и была обращена на юг, в сторону города. Отступя несколько сажен от стены здания, чуть выше второго этажа поднимался покрытый железом гребень баркаса с отставшей и потрескавшейся штукатуркой. Вид на окрестности тюрьмы загораживали лишь решетка и переплет оконной рамы.

Прямо от тюрьмы через незастроенное пространство шла мощеная дорога; кое-где из-под пожелтевшего грязного снега и конского навоза виднелись булыжники. Саженях в пятидесяти от острога начинались низенькие ветхие домишки. Иные из них были по фасаду обшиты тесом, щеголяли наличниками и карнизами. Но дворики позади этих хором выглядели все одинаково убого: крохотные пятачки, заваленные сугробами с проложенными между ними одной-двумя тропками и стесненные со всех сторон невесть из чего сцепленными сараюшками, навесами и клетьми — покосившимися, подпертыми, дырявыми. Из-под снега, белой шапкой прикрывавшего всех этих инвалидов, торчали неровные концы жердей. Экое захолустье! Самое ничтожное событие уже возбуждает тут любопытство, привлекает общее внимание. Над двором взвиваются клубы черного дыма — и у ворот уже толпятся соседи: пришли поглядеть, как палит хозяин свинью.

Озабоченная женщина ходит от двора к двору, расспрашивает, очевидно, разыскивает какую-нибудь пропавшую живность. Тут уж все домохозяйки спешат на улицу, сходятся, разводят руками. Пострадавшая успевает проулком вернуться к себе с виновником переполоха — куцым петухом — под мышкой, а соседки все еще сокрушаются на перекрестке.

…Наступила оттепель. Исчезла чистая пелена снега, как-то принаряжавшая эти дворики и хоронившая все, что в течение зимы выбрасывалось вон, куда попало, выливалось с порогов. Теперь все выползло наружу — объедки, мусор, грязь. Везде проступил навоз, скапливающийся во двориках, как ветошь в вонючих хозяйских укладках. В редком домовладении увидишь кое-как сколоченную будочку, вынесенную на огород либо втиснутую между строениями. Пользуются ею редко: вот подошел к будке обыватель, заглянул внутрь и… побежал прочь. Суетливо осмотрелся и присел на снег.

— Эй, не положено в окно глядеть, сойди, — вдруг доносится до арестанта хрипловатый голос из-за двери. — Нехорошо так… меня подводите. Не ровен час, начальство заглянет. — Укоризненно вздохнув, прильнувший к волчку Миронов отходит от двери.

Понимая, что надзиратель брюзжит для порядка, узник продолжает свои наблюдения.

Справа поле зрения отчасти загородила угловая вышка тюремной ограды, с часовым. Он, появляясь на своем посту, ставил ружье со штыком в угол, запахивался поплотнее в бараний тулуп и упрятывал голову в поднятый воротник. И надолго замирал.

За этим западным углом баркаса виднелось небольшое, покрытое снегом поле, во всех направлениях перегороженное изгородями с недостающими жердями, тынами с поваленными ветром пряслами, кое-где — дощатыми заборами. Чернели покосившиеся подобия крестов с остатками задубевших лохмотьев — все, что оставили зимние вьюги от устрашающих огородных пугал. Дальше начинались городские строения, потемневшие от времени, с крышами такими же серыми, как небо. Церкви и редкие оголенные деревья мало скрашивали этот унылый пейзаж.

Несколько в стороне от крайних городских построек обособленный ряд старых деревьев. Над ними постоянно кружатся вороны. Вот они тревожно разлетелись во все стороны — это их распугали медленно ползущие по дороге сани, — точно черные насекомые на снежной пелене. Старый помещичий пруд под дуплистыми березами давно высох и превращен в городскую свалку. Проводив взглядом удаляющиеся бочки золотарей, узник снова наблюдает за улицей, слегка поднимающейся в гору.

Возле калитки покосившегося домика стоит, как всегда, человек с палкой. Лица различить нельзя — белеет только длинная борода, но по неподвижности и какой-то напряженности фигуры чувствуется, что это слепой. Иногда он поворачивает голову и отрицательно машет рукой — кто-то окликает его из дома. Потом оттуда выскакивает плотный рыжий мужик с ремешком в волосах и засученными рукавами. Он размахивает руками, горячится, потом тормошит старика, так что у того трясется голова. Должно быть, он заставляет отца или тестя просить милостыню, потому что после внушения старик стоит некоторое время с протянутой рукой. И снова медленно ее опускает.

Но вот зрелище, какое не каждый день увидишь: из-за поворота вымахнул темно-серый рысак, запряженный в высокие санки, и быстро мчится к тюрьме. Из-под копыт летят комья слежавшегося снега и сумасшедше разбегаются куры…