Избранное

В одном из седоков узник узнает товарища прокурора, вернее, его расчесанную на обе стороны великолепную бороду, лежащую веером на форменном пальто с золотыми пуговицами. С ним рядом сидит кто-то в штатском, с поднятым, несмотря на оттепель, воротником шубы. Почудилось что-то знакомое в мелькнувших черных усиках и крупном носе — уж не жандармский ли ротмистр, однажды его допрашивавший? Однако тот носил щегольскую форму и держался подтянуто, а тут — согнутая фигура в мешковатом пальто, прячущая лицо в мех воротника. Санки пронеслись к воротам тюрьмы и исчезли. Донесся дребезжащий звонок, каким вызывали привратника. Уж не навестить ли кого собрался некий губернский чин? Не то — что вероятнее — обычный инспекторский смотр: проверка пищи и церемония опроса заключенных.

Улица между тем оживилась. Арестант увидел, тут и там отворяются калитки. Выходя из них, люди на ходу застегиваются и с несвойственной горожанам торопливостью спешат куда-то в город. На перекрестке, в двух кварталах от тюрьмы, показалась воинская часть. Солдаты шагали сбитыми рядами и не в ногу. В стороне от колонны шел, придерживая шашку, офицер в светлой бекеше с меховым воротником. Он вдруг снял папаху и замахал ею над головой. У некоторых солдат на штыках трепетали флажки, как будто красные. «Вероятно, сигнальные», — подумал узник и решил, что часть возвращается со стрельбища. «Нет, пожалуй, это маршевая рота отправляется на станцию», — перерешил он, увидев, что за солдатами идет толпа, и спустился на пол: затекли от долгого стояния ноги и онемели руки, державшиеся за решетку.

3

Накрывшись до подбородка ватным пальто, узник лежал на койке, с удовольствием ощущая, как проходит вдруг охвативший его озноб. Мысли текли бессвязно и расплывчато — еще минута, и должна была оборваться тоненькая, связывающая их нить. Уже смежались веки, как вдруг он широко открыл глаза. Ожгла догадка… Как не сообразил он сразу? Стой… стой: жандарм, прячущий лицо, выбегающие из домов потревоженные мещане, солдаты, шагающие чуть ли не гурьбой по Московскому шоссе, и офицер, обнаживший в строю голову… А на ружьях… Да, да, на штыках были красные флаги революции — они, а никак не сигнальные вымпелы!

Узник в один прыжок вскочил на спинку кровати и прильнул к оконной решетке… Все так, все так — происходит что-то необыкновенное… На улице, всегда пустынной в этот час, стояли кучки оживленно разговаривавших людей. В единственном по всей улице кирпичном доме с деревянным верхним этажом и длинной вывеской запирали ставни, и лавочник навешивал на двери замок.

Из-за угла выбежал человек без шапки, в расстегнутом длинном пальто с развевающимися полами. Он размахивал над головой красным флажком на коротком древке и что-то кричал. Узник сорвал с шеи шарф и, обмотав им руку, надавил на стекло. Осколки со звоном разбились о каменный пол. В камеру с холодным воздухом, пахнущим талым городским снегом, ворвался гул толпы. Отдельные голоса тонули в нем, и различить слов было нельзя. Слышалось не очень дружное «ура». Кто-то пронзительно закричал под самой стеной тюрьмы. Человек с флажком с крыльца показывал на нее рукой.

В величайшем возбуждении узник соскочил на пол и застучал в дверь.

— Дежурный! — закричал он как мог громче в волчок. Никто не откликнулся — в коридоре было, как всегда, тихо. Узник заметался по камере.

— Антихристы! — пронесся вдруг вой сумасшедшего старика. — Антихристы!

Крики за окном усиливались. Прокатилось громкое «ура». Бешено зазвенел колокол привратника. Снова выглянув наружу, узник видел, как к толпе под баркасом подбегали люди из города. Потом показалась колонна с флагами. Впереди несколько матросов волокли пулемет. За ними шагала группа вооруженных железнодорожников. На всех пальто, шинелях и куртках алели приколотые к груди банты. Носились мальчишки с клочками кумача на палках. Толпа пела. В камеру вплывали слова:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут…

Узник, в величайшем возбуждении, впился обеими руками в решетку и стал трясти ее, точно хотел выдрать прутья из каменных гнезд.

— Неужто свобода? Идут, свои идут!.. Да неужто это правда, не снится! И здесь, в сонном городке, вышли на улицу, значит, там — РЕВОЛЮЦИЯ!

Вдруг сухо затарахтела короткая пулеметная очередь, раздался сильный треск. Толпа мгновенно стихла.

— За мной, товарищи, сюда! Гады! Небось попрятались. Давай ломом, высаживай решетки, — распоряжался кто-то под окном. Послышался топот во дворе — сорвавшая ворота толпа хлынула внутрь ограды. Крики взмыли с новой силой. Загремели удары по решетке главного входа, точно кузнечный молот загрохотал. Все здание заполнили гулы и скрежет железа, эхом раскатывавшиеся по пустынным коридорам.

4

По лестнице спускались рывками: густой людской поток то задерживал, то, наоборот, стремительно подхватывал и сталкивал вниз. Узника толкали, притискивали то к стене, то к железным перилам.