Избранное

— Этому без бар каюк, — с некоторым сочувствием произнес Иван Колесов, волею усложнившихся деревенских обстоятельств оказавшийся в компании богатых односельчан. Его присутствие было уступкой, вырванной деревенской беднотой. Она прочила в ревизоры своего коновода, горластого Дутова, но старосте удалось его отвести. Помирились на робком и уступчивом Колесове. Тот кое-как заводил хозяйство на своем тощем наделе, и малоземельные почитали его своим. Однако староста очень ловко переманивал его на свою сторону, используя испытываемые тем затруднения после длительной жизни в городе. Прозорливый зять старосты считал, что грамотный полугорожанин очень пригодится в будущем.

Колесов, одетый в старенькое пальто, тоже стал зябнуть и поднялся вслед за полотером, но не ушел.

— Эге, кого-то еще бог несет, — воскликнул староста, стоявший на приступке у двери магазеи, вглядываясь на дорогу, идущую от барской усадьбы. — Поп не поп, не поймешь кто…

Тележка с седоком быстро катила по укатанной осенней дороге. Издали слышно, как плотно и мягко бьют подковы о землю. Скоро все узнали лошадь смердовского мельника.

Артемий Кандауров по пустякам не разъезжал: «Надо быть, не зря катит: что-нибудь стряслось».

Поравнявшись с магазеей, мельник, одетый в легкий армяк нараспашку — ему всегда было жарко, — круто осадил разгоряченную лошадь.

— Здорово, мужики, — громко, на все поле, приветствовал он их, слегка приподняв картуз. — Хлеб ссыпаете? Хорошее дело… Кстати, и староста тут. Здравствуй, Осип Емельяныч, до тебя дело… Садись, поедем до деревни!

— Пожалуй, — ответил тот, слегка поколебавшись. — Ты чего лошадь шибко гнал, Артемий Евсеич?

— Тут погонишь… — резковато ответил мельник. — Дело и вас касается. Слыхали небось? Буров плотину затеял строить, мою мельницу подопрет, да и ваши луга затопит. Раскидывайте, мужики, умом, как быть. Садись, Емельяныч!

Кандауров нетерпеливо тронул лошадь вожжами. Староста едва не опрокинулся от рывка, но удержался, цепко ухватившись за железку сиденья: лошадь умчала их вихрем.

— До смердовской мельницы по реке, почитай, поболе семи верст. Неужто вода туда дойдет? Нет, тут что-то не то. — Кружной с сомнением покачал головой. Он поднялся и оперся руками о длинную палку, следя сощуренными глазами за катившей тележкой. Вдруг скверно и длинно выругался: — Но, мужички, новые хрестьяне за дело берутся, глаза б мои не глядели! — едва не заскрежетал он зубами и с досадой махнул рукой.

Из-за риг деревни показалась небольшая группа мужиков. Они шли за костлявой сивой лошадью, впряженной в деревянный плужок. Его придерживал за рукоятки Семен Дутов. За ним шли жена его брата Василия, бобыль Никанор и еще несколько безземельных крестьян. Завидев их, собравшиеся у магазеи мужики заговорили разом:

— Артель собралась, артель! Беспорточные поехали — эти напашут! Век лодырничали, дармоеды!

Убого запряженная тощая кляча и несколько бедняков, жавшихся за Дутовым, точно прячась за его широкой спиной, представляли зрелище, располагающее посмеяться, но справные кудашевские мужики не смеялись. Их бесила эта кучка односельчан, осмелившихся оттягать у мира пустырь в несколько десятин. Из-за этой бог весть когда заброшенной земли сходки едва не превращались в побоище. Коноводы деревни ссылались на вековечный обычай не отчуждать общинную землю. Дутов требовал отмены этого унаследованного от крепостных времен обычая.

— Царя отменили, и эти порядки пора ломать! Сами заритесь на барскую землю, а своим односельчанам не хотите пустырь отдать! — кричал он.

Пугач решил уступить.

— Черт с ними, пусть подавятся! На этом пустыре и трава добрая не растет, — доказывал он. — Пока они с ним возятся, мы промеж собой сговоримся получше, чтобы более ничего не отдавать окаянной голи!

И вот вчерашние нищие бобыли нынче выехали в поле как всамделишные крестьяне. Раздобыли плуг да коня, поехали свою межу опахать — посеяться им не пришлось, опоздали, да и семян никто не дал.

Может быть, кое-кому из стоявших у магазеи мужиков и становилось очевидным, что одним пустырем не отбояришься. Правда, прожившие век согнутыми и приниженными бобыли шли, потупясь и не поднимая глаз, зато Семен Дутов шел уверенно и смело: такой не побоится схватиться насмерть!

— Эй, бобыли! Никак сеять собрались к зиме, у меня мерку ржи возьмите, одолжу! — насмешливо крикнул Петр Кружной, едва сдерживая ярость.

— Себе оставь, пригодится, — огрызнулся Дутов. — Мы, когда понадобится, сами из вашей магазеи возьмем, не спросим!

— Для вас засыпали, — вмешался Матвей, брат Кружного, мужик непомерно жадный на работу, как про него говорили, но и алчный и беспощадный тоже без меры.

— Эй, пахари! Из хомута солома вылезла — портками заткните!

— Зачем понапрасну лаяться, хрестиане, — стал было увещевать один из бобылей. — Ведь сами постановили отдать землю, чего ж теперь злобиться? Такие же мы кудашевские мужики, как и вы…