Избранное

И в бороду пугливо зарывалась,
заслышав уханье совы впотьмах;
а ночь вокруг росла, нагромождалась,
тая и вожделение и страх.

И звезды, уподобясь ей, дрожали,
плыл ищуще по спальне аромат,
вздуваясь, шторы знак ей подавали,
и следовал за знаком тихий взгляд.

Прильнув к нему, она еще не знала,
что ночь ночей грядет, — и, чуть дыша,
на царской охладелости лежала
легка и непорочна, как душа.

Порой, о пылких ласках вспоминая,
из-под бровей он созерцал, страдая,
ее не знавший поцелуев рот;
но страсти юная лоза, однако,
в нем никогда, он знал, не расцветет.
Он зяб. И вслушивался в смутный ход
своей последней крови, как собака.

Давид поет перед Саулом

Расцветают девушки, как сад,
вея ароматом неотвязным
(разве устоишь перед соблазном?),
и мальчишки у ворот стоят,
умолкая с любопытством праздным.

Арфа вспомнит обо всем едва ли,
в странствиях моя игра сдала, —
о мой царь, как ласк твоих алкали,
как в страстях ночей изнемогали
юные прекрасные тела!

Струны до сих пор еще во власти
прошлого. Но стоны темной страсти
чья бы арфа повторить смогла?

дерево, с которого сорвали
все плоды, — теперь сквозь ветви зримы
дней еще не наступивших дали,
но они, увы, недостижимы.

С арфой засыпать — мое ли дело;
посмотри на эту руку, царь:
думаешь, что ей октаву тела
юной женщины не взять, как встарь?

Сир я, ты потерян, и мы вместе
в облаках твоей гневливой мести,
и, вцепившись яростно друг в друга,
наши души заплелись в клубок.
Чувствуешь, как нас преобразило
и как плоть становится душой?
Только бы нас, царь, не разлучило;
старость — я, ты — молодая сила, —
мы взлетаем, чтобы стать звездой!

Наказ Иисуса Навина