Избранное

Как рушит, пеной брызгая из зева,
река плотину сразу мощью всей,
Навин свой голос, преисполнен гнева,
в последний раз обрушил на вождей.

Сметал он тех, кто до сих пор храбрился,

сковал их жесты, охладил их пыл;
казалось, рокот в тридцать битв скопился
в его устах; и он уста раскрыл.

Как под Иерихоном, скаля зубы,

весь многотысячный собор затих,
но только в нем самом гремели трубы,
расшатывая стены жизней их,

и наземь рушились они со стоном,

как если бы, заставив вздрогнуть высь,
единовластно, как под Гаваоном,
он солнцу закричал: остановись!

И Бог пошел, напуганный, как раб,

и солнце, как фонарь, держал над сечей
людских племен, покамест не ослаб, —
так захотел сей пастырь человечий.

Да, он — старик, давно согбен и сед,

казалось, что уже конца заждался
в свои преклонные сто десять лет.
А он стоял — и вражий стан шатался.

Он градом пал на виноградник пышный:

— Чем Богу поклянетесь? Боги ждут,
столпясь вокруг, когда их изберут.
Но вас за выбор сокрушит Всевышний.

И рек с высокомерием вершинным:

— Мой род и я, мы чтим Его указ.

И крикнули все разом: — Помоги нам

и укрепи нас в выборе сейчас!

Но он ушел, как прежде одинокий,

в свой прочный город на горе высокой,
и плащ его мелькнул — в последний раз.

Уход блудного сына

Уйти ото всего, что окружает
и льнет, и ускользает от тебя,
что вещи, как в потоке, искажает,
и нас, и отраженный мир дробя;
что даже в миг прощанья осаждает,
вонзая в нас свои шипы, — уйти,
                                               и что почти
не замечал, и что подчас
от глаз таилось в будничности фона,
вдруг разглядеть вблизи и примиренно
и с поздним состраданьем в первый раз
понять, что надо всеми отчужденно
простерлось горе и пытает нас
с младенчества до гробовой доски.
И все-таки уйти, — как из руки
рука, — уйти, и поминай как звали,
уйти — куда? В неведомые дали,
что, радужным посулам вопреки,
пребудут как кулисы: сад, стена ли —
от всех твоих метаний далеки;
и от чего — уйти? От несмиренья,
от сущности своей, от нетерпенья,
от тайных упований и тоски —

и все, чем полон, в чем твое начало,

все это вдруг отбросить, и презреть,
и одинокой смертью умереть.

Но этого ль твоя душа алкала?

Гефсиманский сад