Избранное

Вернулась весна, и по-детски рада
земля читать стихи наизусть;
их много; заслужена ею награда,
учить их трудно было, но пусть

учитель строг, в бороде его иней,

любимый нами. А вешний цвет?
Спроси, как будет «зеленый» и «синий»,
и ты услышишь ответ, ответ.

Играй же с детьми, земля, беззаботно;

тебя один из самых веселых
поймает, с тобой разделив полет.

У старца земля училась охотно;

буквы в корнях и стволах тяжелых;
земля свою книгу поет, поет...

XXII

Тщетно мы тянемся
за чередой минут,
но времена пройдут,
а мы останемся.

Схлынет проточное,

и нам не сдобровать;
только на прочное
стоит нам уповать.

Мальчик, ты сам не свой;

бег — не училище,
взлет — не итог.

Лучше всего покой:

сумрак, святилище,
книга, цветок.

XXIII

Лишь когда

самолетне ради испытаний,
а ради собственных граней
в тихом небе всплывет

и в свете очертаний

постигнет стройную стать,
любимец утренней рани
в своем призванье блистать,

лишь когда аппарат

мальчишескую гордыню
спугнет пространством глубин,

избавленный от утрат,

он обретет пустыню,
где летит он один.

XXIV

Как мы могли предпочесть богам, неспособным
заискивать перед нами, выплавку стали,
их не знающей, чтобы, следуя пробным
выкладкам, старых друзей мы на карте искали?

Мощные наши друзья, бравшие вместо дани

мертвых, не прикасаются к нашим колесам.
Наши пиршества мы, как и наши бани,
удалили от них, и в столпотворенье разноголосом

обгоняем гонцов их; мы живем скопом,

чужды друг другу, друг с другом, роемся в хламе
общедоступном, предпочитаем извилистым тропам

трассы; под паровыми котлами

былые огни, и молоты тяжелеют;
а мы, как пловцы, слабеем; нас не жалеют.

XXV

Как одинокий цветок, чье названье мне неизвестно,
ты у меня отнята, и как тебя помянуть,
как показать им, что было в тебе так прелестно:
лишь безудержный возглас играл с тобой в твою суть.

Ты танцевала, но вдруг замешкалось тело,

так что вместо него осталась литая медь,
вслушиваясь и скорбя, но главное было цело:
музыка в сердце запала, чтобы запеть.

А болезнь приближалась, и кровь становилась

                                                             раствором
тени в беге своем подозрительно скором:
ей как будто весна естественная привита.

Кровь неустанно сквозь мрак порожистый мчалась,

по-земному сверкая; стучала и достучалась:
безнадежные распахнулись врата.

XXVI