Избранное

Цветок, и виноградный лист, и плод
речисты, но язык земного года
стесняет их, зато без перевода
являет нам сияющий оплот

земля, где смертных мертвые ревнуют.

Известен ли нам древний их устав?
Суглинок мозгом костным пропитав,
мощь почвы терпеливо знаменуют.

А может быть, им тяжело,

рабам, из тьмы снабжающим плодами
всех нас, господ, которым повезло?

А может быть, считать их господами

в стране корней, где спят они, врачуя
нас помесью стихий и поцелуя?

XV

Вкусно... Постойте... Сгинет вот-вот.
Прянуло, затопотало, запело.
Тихие девушки, теплое тело,
сестры, спляшите познанный плод!

Как бы сплясать вам секрет апельсина!

Собственной сладости не побороть.
Ею захлебывается пучина,
вами становится нежная плоть.

Сестры, спляшите секрет апельсина!

Родина благоуханного тока,
югом блаженным брызнет жара.

Только бы слиться вам воедино

с этим источником чистого сока;
только бы лопнула кожура!

XVI

Потому ты одинок...
Живем, в названья пальцами тыча,
и мир как будто — наша добыча,
его наихудший, вреднейший клок.

Кто в запах пальцем решится ткнуть?

наешь ты мертвых, боишься порчи;
заклятья, чары, ведьмины корчи
и на тебя нагоняют жуть.

Давай же вместе сносить эту травлю

клочков и обрывков, как будто все цело;
в сердце сажать меня слишком смело;

помни, мой рост не знает преград.

Ладонь моего владыки направлю:
дескать, Исав на ощупь космат.

XVII

Снизу старик залег,
тьмой окруженный,
корень, родник, исток
настороженный;

шлем, охотничий рог

завороженный,
братской войны залог,
лютни, как жены.

Ветка среди ветвей

в тягости сирой.
Вытянись... Мглу развей...

Только среди других

ломких одна из них
выгнется лирой.

XVIII

Слышишь, Господь? Страшна
новая эра.
Провозглашена
новая вера.

Слух пропадет вот-вот

в столпотворенье.
Хочет гудеть завод
и в песнопенье.

Это машина.

Как она что ни час
мстит нам, калечит нас.

Ей бы служить весь век.

Разве не человек —
первопричина?

XIX

Мир переменчив на вид,
словно миражи;
древность ему предстоит:
она все та же.

Перемещенью эпох

в таинствах мира
ты предшествуешь, бог,
и твоя лира.

Нам неизвестна роль

скорби; любовь и боль,
смерть все еще вдали

нам не открылась;

но над пределом земли
песнь воцарилась.

XX

Преподал тварям ты слух в тишине.
Господь, прими же в дар от меня
воспоминание о весне.
Вечер в России. Топот коня.

Скакал жеребец в ночную тьму,

волоча за собою кол;
к себе, на луга, во тьму одному!
Вечер гриву ему расплел.

К разгоряченной шее приник,

врастая в этот галоп.
Как бился в конских жилах родник!

Даль — прямо в лоб!

Он пел, и он слушал. Сказаний твоих
круг в нем замкнулся. Мой дар — мой стих.

XXI