Избранное

В душах он накапливался впрок,
призванный судить и править в мире,
но к нему привесили, как гири
(дабы взять и вознестись не мог),

бремена соборов кафедральных
и велели темным числам счет
тщательно вести в стенах опальных,
как часы, определять черед

и трудов, и сна, и праздных дней.
Но однажды взбунтовался он,
и народ был ужасом объят;

Бог ушел, космат и разъярен,
грохоча обрывками цепей,
и страшил всех черный циферблат.

В морге

Они лежат на выщербленных плитах
и ожидают знака, может статься,
что с холодом навеки примирит их
и никогда уже не даст расстаться;

а иначе развязки как бы нет.
Чьи имена в карманах отыскались
при обыске? Досады четкий след
на их губах отмыть вовсю старались:

он не исчез, усилья погубя.
Торчат бородки, жестко, но без злобы,
по вкусу дошлых санитаров, чтобы

зеваки в ужасе не отшатнулись.
Глаза под веками перевернулись
и всматриваются теперь в себя.

Узник

Я слышу их стук протяжный,
и сердце в лад стучит
со стуком капли каждой
и в паузах молчит.

Стучи они чаще, ко мне бы
твари сползлись из тьмы.
Где-то и свет, и небо —
о них еще помним мы.

И что зовется завтра, и поздней,
и год спустя, и длится постоянно, —
все разом загноилось бы, как рана,
и не могло настать бы, хоть убей.

А то, что было прошлым, в свой черед
вдруг заблужденьем стало бы, — и рот
кривился бы и пенился, разъятый.

А тот, кто Богом был, как соглядатай,
в глазок следил бы злобно за тобой,
теперь представь, что ты — еще живой.

Пантера

Jardin des Plantes, Paris

Скользит по прутьям взгляд в усталой дреме;
и кажется, за прутяной стеной
весь мир исчез, — и ничего нет, кроме
стены из прутьев в гонке круговой.

Упругих лап покорные движенья
в сужающийся круг влекут ее,
как танец силы в медленном сближенье
с огромной волей, впавшей в забытье.

Лишь изредка она приоткрывает
завесы век — и в темноту нутра
увиденное тотчас проникает
и в сердце гаснет, как искра.

Газель