Избранное

С ы н. Там, во дворе, собрались все наши, мелюзга. А качалка у нас одна. И они захватили все места. А мне места нет. Они качаются (показывает), а я так стою. То на одной ноге, то на другой. Разве не обидно? Мне что, бог не оставил места под солнцем?

П а п а. Если бог не дает надо взять самому!

С ы н. Я что, хуже Полли?

П а п а. Какой Полли? Этой?

Д о ч ь. Нет, той… У которой третий папа — француз.

П а п а. Ясно. Как дальше разворачивались события?

Д о ч ь. Тогда все решили, что наш малыш тоже имеет право на место. И он занял место Полли.

М а м а. Ну, а дальше? Почему ты дрался с Аликом?

С ы н. Алик сказал, что это не по-джентльменски. Что я — захватчик. А я ведь — законно?

П а п а. Законно. Так в чем дело?

С ы н. А Алик тогда начал орать и махать руками. Он переманил всех соседских мальчишек на свою сторону.

Д о ч ь. И малыш остался в качалке один.

С ы н. А Алик взял камень и…

М а м а. Ударил? Камнем?

Д о ч ь. Нет. Он подложил камень под качалку, чтобы она не качалась. Сюда немножечко качается, а обратно — нет.

П а п а. Он ущемлял твои интересы. (Маме.) Вот видишь, агрессор все-таки не сын, а тот.

Д о ч ь. А Полли ревет как недорезанная…

М а м а. Какая Полли?

П а п а (орет). У которой третий папа — француз!

С ы н. А Алик бросает лозунги: «Прочь с качалки!» И угрожает: «Все равно опрокину!» Взял палку…

П а п а. Алик?

С ы н. А то кто же? И начал подкладывать под качалку. И когда он нагнулся, чтобы кувыркнуть, я взял и трахнул ему в нос.

М а м а. А зачем ты трахнул? Ты что? Не мог пожаловаться на него?

С ы н. Большая мне радость — идти жаловаться, после того как он меня кувыркнет.

М а м а. Ты первый нанес удар! (Папе.) Вот твое воспитание.

П а п а. Но драка была неизбежна. Вопрос только в том, кто первый нанес удар. Малыш провел превентивную операцию. А что дальше?

С ы н. Он меня тоже ударил. Потом мы схватились, потом покатились, потом он наступил мне на ухо и оторвал. Вот.

Д о ч ь. А у Алика — кровь из носа.

П а п а. Значит, ты потерпел материальный урон.

М а м а. Как можно так равнодушно, когда тут настоящее хулиганство?

П а п а. Самозащита! (Сыну.) И чем все кончилось?

Д о ч ь. Все разбежались. А Полли и сейчас плачет.

М а м а. Черт знает что у нас творится! Ты где, сын, вырос?

С ы н (вроде бы вспоминает). Где я вырос?… Вырос я, мама, как раз на меже, как раз в свежей борозде между прошлым и будущим. Плуг истории скоро запашет эту борозду. Но я, мама, еще не вырос. Я только посеян. Я еще расту! Расту в атмосфере ваших крупных скандалов и мелких интересов. (Как бы по памяти читает.) Прошлое, увековеченное в книгах (показывает на стеллажи), представляется мне мешаниной из грязи и крови, несправедливости, обид… Вы прислушайтесь к этим книгам. Сколько скорби, сколько стонов, сколько тихих воплей!.. (Будто прислушивается.) Тиш-ш-ш… И книги эти, каждая из них, — это обелиск… Обелиски светлым мечтам светлому разуму, светлым надеждам… (Пересчитывая книги.) Доброте. Сочувствию. Благодарности. Верности. Благородству. Правде. Маленьким близнецам — чистоте и наивности. Какое почетное кладбище! И я расту между этими могилками… Так что я не только ваше дитя, я — дитя истории, дитя этих книг…

Все слушают как зачарованные.

П а п а. Ты сам додумался до этого?

С ы н. Не обязательно самому. Для этого есть авторы. (Показывает на книги.) И что удивительно: у самых мудрых — самая горькая судьба. Одни прозябали в нищете и рано погибали от чахотки, другие кончали дни в казематах, третьих убивали на дуэлях, а некоторым доставалось похлеще. Джордано Бруно за еретическую философию сожгли на костре. А Дэфо — автора «Робинзона Крузо» — за сатирическую статью на целые сутки привязали к столбу на площади. И кто ни шел, должен был плюнуть ему в лицо. И некоторые плевали. (Помолчав.) Папа! А ты плюнул бы? Был строгий приказ!

Папа отворачивается. Сын старается заглянуть ему в глаза.

П а п а. Я?.. Я не пошел бы на площадь. Чтобы не нарушать приказ.

М а м а. Ну вот что — ты зубы нам не заговаривай. Вот тебе наказ: в нашем дворе должен быть мир! А за твою провинность я тебя не выпущу из дому. Будешь месяц сидеть дома.

С ы н. Мама! Ты хочешь меня замуровать? История все-таки повторяется. (Быстро находит на полке нужную книгу.) Несколько веков назад один грек — Павзаний — изменил своему городу, Афинам. Его судили. Приговор был беспощадный — смерть. Но ему повезло: он бежал из-под стражи и спрятался в храме. Там никто не имел права его тронуть. Но афиняне перехитрили Павзания. Они приняли решение замуровать изменника в храме. А начать, первый камень положить должна была его родная мать. И начала. И положила! Мама! Ты хочешь повторить подвиг этой гречанки? Но ведь я не изменник. Я только защищал свою честь!