Избранное. Аргонавты западной части Тихого океана

Никогда цивилизованное человечество не нуждалось в такого рода терпимости так, как сейчас, когда предрассудки, злая воля и мстительность отделяют один европейский народ от другого, когда все идеалы, взлелеянные и провозглашенные высшими завоеваниями цивилизации, науки и религии, были отброшены. Наука о человеке в своей наиболее совершенной и глубокой форме должна привести нас к такому знанию, такой терпимости и такому великодушию, которые основаны на понимании мировоззрения других людей.

Этнологические исследования – столь часто ошибочно принимаемые даже и их сторонниками за праздную погоню за курьезами, за прогулки среди дикарей и фантастических форм «варварских обычаев и жестоких суеверий» – могли бы стать одной из наиболее глубоких философских, просвещающих и возвышающих дисциплин научного поиска. Увы! Время этнологии коротко, и просияет ли истина ее подлинного смысла и значимости прежде, чем станет слишком поздно?

Анджей Валигурский Бронислав Малиновский и его «Аргонавты»

Когда собравшиеся на траурную сессию академии 13 июля 1942 года в Лондонском Королевском Институте представители британской науки и небольшая группа польских ученых, оказавшихся в тот момент на английской земле, в присутствии официальных лиц почтили память проф. Бронислава Малиновского, незадолго до этого скончавшегося в Соединенных Штатах[106], время не благоприятствовало глубокому анализу и адекватной оценке наследия великого ученого и гуманиста. Земной шар сотрясался войной, речь шла о судьбах свободы во всем мире, а 1942 г. был очень тяжелым кризисным моментом для союзников.

По понятным причинам звучали на этом заседании слова о научных достижениях Малиновского так, будто речь шла о заслугах польского летчика, солдата или моряка. Это было тем более понятно, что Малиновский тоже участвовал в этой войне, хотя и не с оружием в руках. Либерал и гуманист, он всегда был непримиримым врагом национал-социализма, выражая свою позицию во многих своих публикациях и выступлениях. Его книги были в геббельсовском списке, а во время Антропологического Конгресса в Копенгагене (1938), как он не без удовлетворения об этом говорил, германские ученые избегали его как прокаженного. В Соединенных Штатах, куда он выехал в конце 1938 г. на свой sabbatical[107], эту деятельность он продолжал и после начала войны, после нападения немцев на Польшу в 1939 г.[108] Таким образом, свой талант, но прежде всего свой огромный авторитет[109], которым он пользовался в интеллектуальных кругах в Штатах, Малиновский посвятил общественным делам. Его выступления и публицистика в США[110] была, как мы теперь понимаем, подготовкой американского общественного мнения к тому, что должно было произойти позднее, ибо хотя неизбежность и важность этого понимали глядевший далеко в будущее президент Рузвельт и определенная реалистически мыслящая часть американской общественности, большинство было настроено в духе изоляционизма и даже, не осознавая этого, поддавалось скрытой гитлеровской пропаганде, чувствуя себя в полной безопасности по ту сторону Атлантики и под защитой доктрины Монро. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после смерти Малиновского одна из американских газет (цитирую по памяти) писала, что не было поколения, в котором поляк не вошел бы в первую десятку самых знаменитых и наиболее прогрессивных мировых умов.

Но для нас, небольшой группы собравшихся в зале учеников Малиновского, были особенно близки и волнующи слова Рэймонда Фёрса, который, сам явно волнуясь, горячо говорил о Малиновском как об учителе «сократовского типа».