Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Один из рецензентов моих «Законов истории» возмущался тем, что у меня все очень «просто»: у меня-де на каждом шагу «проскальзывают не совсем уместные при художественных разговорах прямолинейность и наивность позитивистского мировоззрения». Я думаю, что этот афоризм – из области, если не «художественных», то художничьих «разговоров»; действительно, он принадлежит художнику, А. Бенуа⁵. Наука собирает позитивные знания, факты, чтобы на них установить миропонимание; не-позитивистская наука, т. е. такая, которая опиралась бы не на положительные факты, а на «художественные разговоры», не может быть вовсе признана наукою. Для меня искусство есть предмет научного изучения, и я поэтому всегда уклонялся от «художественных разговоров». Если кому такое «позитивистское мировоззрение», вера в силу логики и в возможность точного знания – даже в области художественного творчества – кажется «наивностью», «не совсем уместною», то вина не моя: мои учителя – и те, которых я назвал, и многие другие, о которых я всегда вспоминаю с благоговением и благодарностью, – указали мне путь, по которому я пошел.

И в той книжке, которую я сейчас выпускаю, многое многим не понравится, особенно в заключении. Я могу только переписать из предисловия «Законов истории» все те же самые слова:

«Тем не менее, я решился написать и напечатать свою книгу, ибо рассудил так: если мне удалось приблизиться к познанию истины, мне не следует скрываться – следует, напротив, поскорее отдать идею во всеобщее пользование; а если я ошибаюсь, нужно всемерно стремиться к обнаружению ошибки, чтобы она не успела навредить. По преподавательской своей деятельности я ведь обязан излагать историю искусства ежегодно и в Харьковском университете, и на Высших женских курсах, и в Художественном училище, и излагаю я свою науку, разумеется, так, как я ее понимаю; не раз приходилось мне излагать свои взгляды и в публичных лекциях; так что разными путями взгляды эти находят некоторое распространение даже и не только среди харьковских учащихся. Между тем, ни исторические мои выводы, ни самый метод, которым выводы эти добыты, не прошли через горнило ученой критики, и заранее утверждать, что они это испытание выдержат, я – само собою, разумеется – не могу».

Федор Шмит

Харьков,

на Рождестве 1918 г.

Введение

Научное строительство во всех областях знания всегда начиналось с беспорядочного накопления сведений, которые или сами по себе казались почему-либо ценными и значительными, или собирались случайно и попутно без намерения и системы, или требовались для каких-нибудь посторонних, вненаучных целей. По мере накопления сведения приводились между собою в связь на основании зачастую совсем, как потом оказывалось, несущественных признаков. После долгих блужданий исследователи нападали на истинную путеводную нить, и тогда приходилось снова браться за накопление и проверку материала, отбрасывая массы ненужного, сохраняя крупицы пригодного, доискиваясь необходимого. Из безбрежного моря суеверий, предрассудков и ошибок веками одна за другою рождались наши точные науки.

История, как точная наука, еще не родилась.

В каждом учебнике логики можно прочесть, что из суждений, отличающихся одно от другого своею формой, при одинаковом содержании наибольшую познавательную ценность имеют суждения общие. Они настолько важны, что все точные науки преследуют получение их, как цель: законы природы мы мыслим всегда в виде общих суждений.

История до сих пор довольствуется суждениями единичными или, в лучшем случае, частичными. Она до сих пор занимается систематикой материала, устанавливает факты, из которых не умеет делать общих выводов, живописует и повествует, как жили и что делали предки, поучает, как награждается добродетель и как наказывается порок (или наоборот), прославляет великих людей и великие дела, пропагандирует ту или иную политическую, религиозную, социальную доктрину, и т. д.

Есть специалисты-историки, которые такое положение дела признают нормальным и утверждают, будто «на почве научного понимания законосообразности историология», т. е. теория исторического процесса, «должна отказаться от искания такой общей формулы хода истории, пригодной для всех стран и народов, которая напоминала бы физический закон падения тел или порядок, в котором совершается органический рост живых существ известного вида», и будто «нет исторических законов в смысле общих шаблонов, по которым протекала бы историческая жизнь отдельных народов».