Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

«По самому характеру своих исследований история как бы предназначена к тому, чтобы рассматривать лишь единичные явления, выражаемые в единичных суждениях или, самое большее, в суждениях частных. Но это только так кажется. В действительности же, и в истории мы главным образом имеем в виду суждения общие, а не частные и единичные. Ведь и в истории мы не говорим обо всех фактах прошлого, которые можно было бы констатировать при помощи источников, а делаем их расценку и на некоторые не обращаем никакого внимания. Значит, мы и здесь гонимся за отдельными фактами, т. е. за единичными суждениями, не ради них самих, а ради какой-то особенной цели. Что же надеемся мы получить от изучения истории? Мы думаем, что история умудряет людей, например – делает их более предусмотрительными в политической жизни и т. и. Ради этого-то мы и изучаем историю; поэтому-то мы и уважаем труд историка. В противном случае мы относились бы к его занятиям так же, как и к занятию Гоголевского Петрушки, который читал любую книгу, хотя бы вполне недоступное для его понимания астрономическое сочинение, так как он гнался не за смыслом прочитанного, а наслаждался только тем, что “из букв всегда выходит какое-нибудь слово, которое иной раз даже, черт знает, что и значит”; так точно и историк, сказали бы мы, наслаждается не смыслом исторических явлений, а только тем, что по летописям, мемуарам, надписям и другим источникам всегда можно восстановить какой-нибудь факт прошлого, который иной раз тоже “черт знает, что и значит”. Но мы не говорим этого, ибо мы от истории ждем и требуем, чтобы она умудряла нас, делала нас более предусмотрительными относительно хода явлений различных сторон народной жизни. А в таком случае история должна нам давать возможность подсмотреть те законы, которые управляют сменою фактов исторической жизни и их взаимной зависимостью, так как только знание этих законов может умудрять людей и делать их более предусмотрительными относительно хода народной жизни. Но в истории эти законы чересчур сложны, и мы не в силах облечь их в точную словесную форму. Вот мы и стремимся взамен того при помощи изучения единичных исторических фактов, сопоставления и сравнения их между собою, по крайней мере, почувствовать эти законы. Таким образом, и в истории единичные и частные суждения интересны не сами по себе, но как материал для оправдания суждений общих, которые остаются еще не высказанными в точных словесных формулах, но только более или менее ясно усматриваются и чувствуются нами. Следовательно, и в истории только общие суждения имеют наибольшее познавательное значение; и без общих суждений история служила бы только для удовлетворения праздного любопытства».

Весьма характерно, что выписанная страничка находится не в сочинении какого-нибудь теоретика истории, а в лекциях по логике профессора А. И. Введенского⁹

: философу пришлось вступиться за достоинство исторической науки. Он мог спасти ее честь только тем, что признал существование исторических законов, хотя и весьма сложных и пока еще точно не формулированных законов, которые еще должны быть выведены из области подсознательного «чувствования» в область сознательного точного знания. Не отказываться, значит, нужно от искания формул, а наоборот: пока не исчерпаны все возможности, пока не испытаны все пути, мы должны неутомимо искать и искать. Ведь если нам удастся достигнуть цели, нас ждет неоценимая награда: мы приподнимем завесу будущего!

Закон выражает ту неразрывную связь между явлениями, сущность которой мы не понимаем, но наличность которой мы везде и всегда наблюдаем. «Два тела притягивают друг друга прямо пропорционально массам и обратно пропорционально квадратам расстояний» – таков закон всемирного тяготения. Почему это – так, мы не понимаем; но мы знаем, что это – так. И мы знаем, что это не только так было, но так будет и впредь. Основываясь на законе всемирного тяготения, Леверье¹⁰ (1845) мог в точности вычислить и массу, и расстояние от Солнца, и орбиту никогда никем не виданной планеты так точно, что впоследствии планета эта – Нептун – была открыта на указанном французским ученым месте (1846). Астрономы задолго с абсолютною точностью указывают, когда должно случиться то или другое небесное явление: солнечное или лучное затмение, прохождение перед Солнцем планеты и т. п.

Менделеев¹¹ открыл знаменитый закон периодичности элементов, и в его таблице впоследствии оказалось определенное место и для неактивных, и для радиоактивных элементов, которые были открыты лишь много лет спустя после смерти русского химика. Химики определенно знают, что должно получиться – и неизменно получается – в результате таких-то действий над такими-то веществами. И чем глубже химики проникнут в тайны своей науки, чем полнее будет их знание химических законов, тем более усилится их способность предвидеть будущее.