Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Разумеется, такой безусловно отрицательный взгляд обусловлен только неудачей всех сделанных до сих пор попыток выяснить законы исторической эволюции. Раз все в природе совершается по незыблемым законам, не может одно только человеческое общество составлять исключение. Даже если мы ограничиваемся тем, что собираем «дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней», мы повсюду и постоянно убеждаемся, что «история повторяется», и повторяется столь явно, что все объяснять «случайными совпадениями» решительно невозможно. Уже Екклезиаст⁶

знал (I, 10), что новое только кажется новым, что «все было уже в веках, бывших прежде нас». А Фукидид⁷

писал свою истории, потому что «минувшее может, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в том же самом или подобном виде» (I, 22, 4).

Мы еще не выработали научно удовлетворительного метода исследования исторической эволюции, несмотря на огромную, затраченную на исторические исследования энергию. А это значит, что где-то в самом подходе к подлежащей разрешению проблеме мы допускаем такое πρῶτον φεῦος⁸

, которое роковым образом делает бесплодными все наши усилия.

Мы сравниваем историю одного народа с историею другого народа и устанавливаем черты сходства и несходства – но мы не поставили предварительно чрезвычайно существенный с точки зрения методологической вопрос: действительно ли именно народ есть нормальная историческая единица, есть эволюционирующий социальный организм? Ведь и биолог, который захотел бы выяснить законы строения человеческого организма, но стал бы сравнивать между собою не цельные организмы, а отдельные разные части человеческого тела, пришел бы к выводу, что, при всем сходстве этих частей в некоторых отношениях, на почве научного понимания законосообразности нельзя найти такой шаблон, который был бы пригоден для всех. Прежде, чем отказываться от искания исторических законов, нужно проверить весь ход наших рассуждений.

Затем: «ход истории» мы определяем по «фактам», но мы не задумываемся над вопросом, те ли факты мы привлекаем, которые нужны. Все без исключения «факты» мы использовать ведь не можем, потому что подавляющее большинство того, что случается, ускользает от всякой регистрации и всякого контроля. Мы можем знать лишь немногое. Пригодно ли это немногое? Мы предварительно не выяснили, в чем заключается «историческая жизнь»! годятся ли наши «факты» в дело в том сыром виде, в каком мы их узнаем! У нас нет мерила исторической познавательной ценности фактов, ибо мы не знаем, что с ними делать и для чего они нам. Наша историческая наука находится в том состоянии, в каком биология находилась до Ламарка и Дарвина, астрономия до Ньютона, химия до Дальтона. Пусть теории Ламарка и Дарвина и Дальтона нуждаются в исправлениях и дополнениях – на этих теориях выросла точная наука.