Избранное. Исторические записки

Но Станкевич освобождался гармонически; признание реальности у него не сопровождалось мстительным озлоблением против старых идеалистических иллюзий. Гегелевская логика научила его видеть в эмпирической действительности случайность, истинной же действительностью признавать только Разум, Дух. Это и определило его окончательный взгляд на Шиллера, как на великого провозвестника разумной действительности, «прямых человеческих требований», которому невнимание к натуральной действительности дает особенную ясность и цельность.

Белинскому нужно было пережить период обожествления этой натуральной действительности и страстной вражды против отвлеченного идеализма своих молодых лет, чтобы достигнуть равновесия, и когда это совершилось, он снова и окончательно преклонился пред Шиллером, но уже не за его абстрактный героизм, а за содержание его проповеди. Уже в октябре 1840 года он пишет Боткину: «Проклинаю мое гнусное стремление к примирению с гнусной действительностью! Да здравствует великий Шиллер, благородный адвокат человечества, яркая звезда спасения, эманципатор общества от кровавых предрассудков предания! Да здравствует разум, да скроется тьма! – как восклицал великий Пушкин. Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества»^17*. В начале следующего года он о Шиллере уже «не может и думать, не задыхаясь»: «Да, я сознал, наконец, свое родство с Шиллером, я – кость от костей его, плоть от плоти его, и если что должно и может интересовать меня в жизни и истории, так это он, который создан, чтобы быть моим богом, моим кумиром, ибо он есть высший и благороднейший мой идеал человека»^18*. Это новое поклонение уже не исключало критического отношения к кумиру, как в первом периоде, но и не боялось его.

В половине 40-х годов вкус Белинского, окончательно сложившийся на реалистической поэзии Пушкина и Гоголя, разумеется, не мог находить удовлетворения в шиллеровском романтизме, но последний уже не застилал перед его взором той высшей или, как говорили тогда, субстанциальной правды, которою дышит поэзия Шиллера. Белинский находит в ней теперь резко выраженную двойственность. «Пафос ее составляет чувство любви к человечеству, основанное на разуме и сознании; в этом отношении Шиллера можно назвать поэтом гуманности. В поэзии Шиллера сердце его вечно исходит самою живою, пламенною и благородною кровью любви к человеку и человечеству, ненависти к фанатизму религиозному и национальному, к предрассудкам, к кострам и бичам, которые разделяют людей и заставляют их забывать, что они – братья друг другу»^19*. Между тем этот «провозвестник высоких идей, жрец свободы духа, на разумной любви основанной, поборник чистого разума, пламенный и восторженный поклонник просвещенной, изящной и гуманной древности… – в то же время романтик в смысле средних веков… Шиллер высок в своем созерцании любви; но это любовь мечтательная, фантастическая: она боится земли, чтоб не замараться в ее грязи, и держится под небом именно в той полосе атмосферы, где воздух редок и не способен для дыхания, а лучи солнца светят не грея… Женщина Шиллера – это не живое существо с горячею кровью и прекрасным телом, а бледный призрак; это не страсть, а аффектация»^20*. Белинский хочет объяснить эту двойственность тем, что первой своей стороною Шиллер принадлежит человечеству, а второю – заплатил невольную дань своей национальности.

С этим объяснением Белинского, конечно, трудно согласиться, но под общей его оценкой Шиллера подпишется теперь всякий просвещенный человек. Этот верный взгляд на Шиллера Белинский добыл не умозрением, не рассудочным анализом, а жизненно, ценою тяжелых страданий и ошибок. Точно так же, хотя и с меньшей страстностью, не читали, а переживали Шиллера и все лучшие сверстники Белинского, те юноши, которые потом так мощно двинули духовное развитие русского общества. Чрез них Шиллер органически вошел в историю нашей умственной жизни; он был учителем и вождем наших лучших людей, – этого одного было бы достаточно, чтобы мы с признательностью вспоминали его имя.

Примечание

¹ Здесь речь именно о юношах; для взрослого человека Шиллер жив и поныне.

Комментарии

Печатается по изданию: Гершензон М. Литературное обозрение // Научное слово. 1905. Кн. 5. С. 117–124.

Комментарии составлены Е.Н. Балашовой (№ 9*, 12*–14*, 16*), Л.Л. Тумаринсоном.

^1*Шиллер. Элевзинский праздник (1798). Перевод В.А. Жуковского (1833).

^2* Там же.

^3* Название оды Фр. Шиллера (1785).

^4*

Der alte Urstand der Natur kehrt wieder,
Wo Mensch dem Menschen gegenübersteht.
Вернется вновь та давняя пора,
Когда повсюду равенство царило.

Вильгельм Телль. Сцена вторая. Пер. Н. Славятинского.

^5*Герцен А.И. Записки одного молодого человека.