Избранное. Созерцание жизни

Если это верно, то этим объясняется часто повторяющийся парадокс: природа выглядит для каждой эпохи такой, как предписывает ей искусство ее художников; мы видим действительность не «объективно», а глазами художников. Пусть это даже не вся истина – часть истины это во всяком случае составляет. Возможность же, что искусство определяет характер нашего видения, определяется тем, что видение определило искусство. После того как наша жизнь в мире развила ви́дение, художники освободили его функцию от такой связи для особого развития, для самодостаточной способности вводить вещи в связь, созданную только ви́дением. А это оказывает обратное влияние на эмпирическое ви́дение мира: генезис искусства из его предшествующих витальных форм проложил мост, по которому искусство вновь возвращается в жизнь. Все мы предсуществующие художники и поэтому способны следовать за подлинным художником, после того как он проложил нам путь. Художник действует примерно так же, как мыслитель, который, располагая опытом, выводит из него причинность как чистое самостоятельное образование, – но способен совершить это только потому, что причинность уже сама сформировала этот опыт. Художники не заставляют нас – как утверждает упомянутый парадокс, пока он держится только феномена, – принять вместо в общем нехудожественного ви́дения, которое мы имели бы без них, их чисто художественное ви́дение; они определяют только особую форму априорности, которая вообще в своем нехудожественном функционировании есть форма, предшествующая искусству. Это относится не только к живописи, но и к поэзии. Если мы чувствуем и переживаем, как до нас чувствовали и переживали поэты, то происходит это потому, что в формировании внутреннего мира с самого начала участвовали категории, которые в чистом освобождении и следовании только самим себе в овладении душевным материалом создают «искусство».