Из тетради 1921 г.Почему захотелось мне снова,Как в далекие детские годы,Ради шутки не тратить ни слова,Сочинять величавые оды,Штурмовать олимпийские кручи,Нимф искать по лазурным пещерамИ гекзаметр без всяких созвучийПредпочесть новомодным размерам?Географию древнего мираНа четверку я помню, как в детстве,И могла бы Алкеева лираУ меня оказаться в наследстве.Надо мной не смеялись матросы.Я читал им: «О, матерь Ахайя!»Мне дарили они папиросы,По какой-то Ахайе вздыхая.За гекзаметр в холодном вокзале,Где жила молодая свобода,Мне военные люди давалиЧерный хлеб двадцать первого года.Значит, шел я по верной дороге,По кремнистой дороге поэта,И неправда, что Пан козлоногийДо меня еще сгинул со света.Босиком, но в буденновском шлеме,Бедный мальчик в священном дурмане,Верен той же аттической теме,Я блуждал без копейки в кармане.Ямб затасканный, рифма плохая —Только бредни, постылые бредни,И достойней: «О, матерь Ахайя,Пробудись, я твой лучник последний…»
«Кухарка жирная у скаред…»
Кухарка жирная у скаредНа сковородке мясо жарит,И приправляет чесноком,Шафраном, уксусом и перцем,И побирушку за окномКостит и проклинает с сердцем.А я бы тоже съел кусок,Погрыз бараний позвонокИ, как хозяин, кружку пиваХватил и завалился спать:Кляните, мол, судите криво,Голодных сытым не понять.У, как я голодал мальчишкой!Тетрадь стихов таскал под мышкой,Баранку на два дня делил:Положишь на зубок ошибкой…И стал жильем певучих сил,Какой-то невесомой скрипкой.Сквозил я, как рыбачья сеть,И над землею мог висеть.Осенний дождь, двойник мой серый,Долдонил в уши свой рассказ,В облаву милиционерыХодили сквозь меня не раз.А фонари в цветных размывахВ тех переулках шелудивых,Где летом шагу не ступить,Чтобы влюбленных в подворотнеНе всполошить!.. Я, может быть,Воров московских был бесплотней,Я в спальни тенью проникал,Летал, как пух из одеял,И молодости клясть не будуЗа росчерк звезд над головой,За глупое пристрастье к чудуИ за карман дырявый свой.