Все меньше тех вещей, среди которыхЯ в детстве жил, на свете остается.Где лампы-«молнии»? Где черный порох?Где черная вода со дна колодца?Где «Остров мертвых» в декадентской раме?Где плюшевые красные диваны?Где фотографии мужчин с усами?Где тростниковые аэропланы?Где Надсона чахоточный трехдольник,Визитки на красавцах-адвокатах,Пахучие калоши «Треугольник»И страусова нега плеч покатых?Где кудри символистов полупьяных?Где рослых футуристов затрапезы?Где лозунги на липах и каштанах,Бандитов сумасшедшие обрезы?Где твердый знак и буква «ять» с «фитою»?Одно ушло, другое изменилось,И что не отделялось запятою,То запятой и смертью отделилось.Я сделал для грядущего так мало,Но только по грядущему тоскуюИ не желаю начинать сначала:Быть может, я работал не впустую.А где у новых спутников порука,Что мне принадлежат они по праву?Я посягаю на игрушки внука,Хлеб правнука, праправнукову славу.
Фотография
О. М. Грудцовой
В сердце дунет ветер тонкий,И летишь, летишь стремглав,А любовь на фотопленкеДушу держит за рукав,У забвения, как птица,По зерну крадет — и что ж?Не пускает распылиться,Хоть и умер, а живешь —Не вовсю, а в сотой доле,Под сурдинку и во сне,Словно бродишь где-то в полеВ запредельной стороне.Все, что мило, зримо, живо,Повторяет свой полет,Если ангел объективаПод крыло твой мир берет.
Греческая кофейня
Где белый камень в диком блескеГлотает синьку вод морских,Грек Ламбринуди в красной фескеЖдал посетителей своих.Они развешивали сети,Распутывали поплавкиИ, улыбаясь точно дети,Натягивали пиджаки.— Входите, дорогие гости,Сегодня кофе как вино! —И долго в греческой кофейнеГремели костиДомино.А чашки разносила Зоя,И что-то нежное и злоеСкрывала медленная речь,Как будто море кружевноеСпадало с этих узких плеч.
Верблюд
На длинных нерусских ногахСтоит, улыбаясь некстати,А шерсть у него на боках,Как вата в столетнем халате.Должно быть, молясь на восток,Кочевники перемудрили,В подшерсток втирали песокИ ржавой колючкой кормили.Горбатую царскую плоть,Престол нищеты и терпенья,Нещедрый пустынник-господьСлепил из отходов творенья.И в ноздри вложили замок,А в душу — печаль и величье,И, верно, с тех пор погремокНа шее болтается птичьей.По Черным и Красным пескам,По дикому зною бродяжил,К чужим пристрастился тюкам,Копейки под старость не нажил.Привыкла верблюжья душаК пустыне, тюкам и побоям.А все-таки жизнь хороша,И мы в ней чего-нибудь стоим.