Избранное. Том второй

— Русская армия не отступала! — возразил дед Фома так резко и твердо, что даже Мисирь мгновенье смотрел на него в растерянности. — Не отступала и не отступит! — добавил еще внушительней старик.

— Но газеты пишут… радио говорит… По-твоему, это — как? — мягко, но с явным чувством безмерного превосходства спросил Мисирь.

— И в ту войну газеты так писали, — ответил старик. — И тогда говорили, что немцы завоевали Россию. А завоевали они?

— Тогда — другое дело, — немного смешавшись, возразил Мисирь. — Тогда не было радио, а нынче — слышишь, что по радио передают?

— И радио — дело рук человеческих, — отрезал дед Фома и съежился в своей широкой безрукавке под устремленными на него взглядами.

Но Мисирь, искавший только повода для восхваления германских побед на Восточном фронте, не оставил его в покое.

— По-твоему, выходит, что в газетах и по радио — врут? А, дедушка Фома? — Мисирь рассчитывал, что теперь старик поколеблется и тут он его прижмет к стене.

— Врут! — не обинуясь уверенно и твердо ответил дед.

— А ты откуда знаешь, что русские не отступают? — тонко, издали повел речь Мисирь.

Народ подошел ближе к старику, и глаза у всех засияли радостно и благодарно. Все смотрели на него так, словно видели в первый раз.

Вдруг дед Фома поднял голову и поглядел на Мисиря строгим взглядом.

— Я — старый человек, Юрдан, и помню турецкое время, — произнес он наставительно и взволнованно. — Встречал русских солдат, видел своими глазами — как тебя вижу — русские пушки и русскую кавалерию… Так слушай, что я тебе говорю, а газетам и ящику этому, — он указал взглядом на радиоприемник, — не больно верь. — Тут дед Фома, немного привстав, с горящими от восторга глазами поднял палец. — Знаешь, что такое казацкая пика?.. Несется, как градовая туча, и нет такой силы на свете, чтобы могла перед ней устоять… Есть у русских город один, Тулой называется, там — самый большой орудийный завод в мире. У них и самая большая пушка на свете — царь всех пушек… Ядра выпускает — что маленький холм… А русского войска — что песку в море… Против такой силы и такого государства никто не мог устоять и не устоит!

— Какие пики, дедушка Фома! — опять снисходительно похлопал его по плечу Мисирь. — О каких пиках ты мне толкуешь? Нынче вся сила — в технике, а не в каких-то пиках. Тыщу пик за грош, коли один немецкий танк на них выйдет.

— Немцы один танк пошлют, а русские против него два, — возразил дед Фома, не обнаруживая ни малейшего намерения сдаваться. — Ежели немецкие танки с твой трактир, так русские — с новую школу! — пылко прибавил старик, тряся головой от волнения.

Еще в молодости дед Фома видел на карте Россию и Германию. По пространству, занимаемому ими на карте, он судил о силе и возможностях обоих государств. Он был так уверен в правоте своих слов, как в том, что на небе сейчас солнце, а не луна.

— Правильно, дедушка! — послышался голос из толпы.

Она слегка зашевелилась. Крестьянам хотелось выразить свое одобрение словам старика.

Мисирь улыбнулся деланной улыбкой, но в кислой улыбке этой и во всем выражении его лица было заметно легкое смущение. Рассуждения старика заключали в себе много наивного, но в то же время было ясно, что окружающие восхищены его фанатической защитой России и Красной Армии. Это-то как раз и смутило Мисиря. И он постарался замять разговор.

— Ну да, Фома неверный! — шутливо промолвил он. — Неверный и есть. Правильно сказал отец Стефан.

Но дед Фома, уловив сочувствие окружающих и приободрившись, поглядел на него с видом превосходства и показал на него пальцем.

— Не я неверный, а вы неверные! — сказал он так резко и внушительно, что Мисирь отступил, — Народ вас судить будет за ваше неверие! И отец Стефан, хоть священник он и ученый человек, а продал веру и служит нечестивым… Придет день, — старик повернулся к толпе, внимательно его слушавшей с посветлевшими лицами, — попомните слова мои, когда братья-русские опять придут сюда, ему придется краснеть, стыдно будет на людях показаться, станет он посмешищем даже для ребят…

Мисирь, делавший вид, будто он человек спокойный, солидный, быстро повернулся и, выпятив грудь, подошел к старику. Он дрожал. Лицо его побагровело.

— Так ты?.. ты?.. — произнес он, заикаясь. — Ты… ты думаешь, что русские придут сюда? — Голос его прерывался от неудержимого бешенства. — Да ведь они бегут! Бегут или сдаются… С ними покончено… Месяца через два немцы сбросят их в океан, соединятся с японцами и — конец. А ты своей глупой старой башкой до сих пор не можешь этого уразуметь? — злобно окончил Мисирь и быстро скрылся за своей стойкой. Оттуда, из-за расставленных рядами графинов водки с тонкими изогнутыми горлышками, он продолжал с ненавистью смотреть на старика. Потом, презрительно махнув рукой, начал что-то перетирать большой грязной тряпкой.