— Да ты садись! — встрепенулся Найдю. — Ах ты, черт побери!.. Жена, тащи стул… Да поживее!
— Не нужно, — сказал Казак, выбирая, где сесть. — Вот тут и сяду… а ты не беспокойся…
К навесу подошли оба мальчика. Они смотрели исподлобья, шмыгали носами и время от времени переглядывались. Рожицы у них были усеяны брызгами грязи, рубашонки насквозь мокрые, со штанин стекала мутными каплями вода.
— Скажите дяденьке «добро пожаловать», что смотрите как испуганные зайчата? — обратился к ним Найдю.
Дети улыбнулись, но не двинулись с места.
— Митко! Не срамись, ты уже в третьем классе!
Митко пробормотал «добро пожаловать», а за ним и младший.
Казак порылся в поясе и дал им по шоколадке. Оба набросились на лакомство и, убедившись, что никто не обижен, убежали радостные и довольные.
Найдювица принесла стул.
— А теперь расскажи поподробнее о наших товарищах в тюрьме, — сказал Найдю, съежившись у стены и не сводя голубых глаз с крупного, смуглого лица друга.
— Тюрьма есть тюрьма, — неопределенно ответил Казак и закурил. — Лежим, читаем, работаем, проводим мероприятия, отсиживаем в карцерах. А вы тут как — это важнее.
— Мы — действуем помаленьку… Ячейка наша удвоилась. Образовали сельские комитеты… Антивоенный комитет у нас что-то зачах… Запустили мы его летом, и это, конечно, большая ошибка.
— Кто сейчас секретарь ячейки?
— Я. Фику выслали.
— Знаю. Он прислал мне письмишко из Кошукавака.
— Славный парень, — сказал Найдю. — После выборов Деян взбесился, он не ожидал, что мы добьемся такого успеха.
Казак ухмыльнулся.
— Но общину они все равно отстояли.
— Он боится, как бы мы не раскрыли все его махинации… Опять была бы трехчленка, если б не умер Эсемов.
Казак подскочил.
— Как? Эсемов умер?
— Умер.
— От чего?
— Кто его знает. Напоролся на ржавый гвоздь, прикладывал паленую шерсть и разные знахарские снадобья, а потом стало его корчить… Страшная смерть, браток… А к доктору не захотел идти…
— Когда это было?
— Через месяц или полтора после выборов.
Казак с сожалением причмокнул губами.
— А Митко Эсемов здесь?
— Здесь. Расторопный парень. После смерти отца сразу расчистил мастерскую и отдал ее нам под клуб.
— Значит, теперь у нас и клуб есть.
— Пока еще не оборудовали, но к осени сделаем.
— Остальные товарищи как?
— Добри Терзиев сдал немного — ушел в отставку. Трайко Лола, который Эсемова заменил, перекинулся к Деяну.
— Рене-гат! — выругался Казак.
— Михал Пантов после ранения немного струхнул, но пока он в руках Трифона, мы за него не опасаемся.
— Он был ранен? — спросил Казак, приподнявшись, чтобы лучше слышать.
— Разве ты не знаешь? Его ранили пулей в плечо.
— Кто?
— Не догадываешься?.. Снова Деяновы происки, но на этот раз все выплыло наружу…
— Застукали?
— На том месте, где ранили Михала, нашли кепку зятя Деяна…
— Ну что за поганый выродок!.. Как все было?
— Как? Панта возвращался из города и завернул к сестре. Время было позднее, и молодой Элпезов подкараулил его. Когда Панта вышел от сестры, он выстрелил в него, но, видно, издалека, чтобы только напугать. Однако Панта не бросился бежать, как думал тот, а обернулся и давай садить из револьвера… Сначала гнался за ним, а потом вернулся на прежнее место, наткнулся на кепочку, взял ее и пошел себе домой. Шел, шел и чует — что-то мокрое на груди. Зашел в первый попавшийся дом, там его кое-как перевязали, посадили в телегу и — во весь дух в город. Пуля прошла насквозь, но рана оказалась легкой. Пришлось полежать в больнице…
— Ну, а кепка?
— С кепкой ничего не получилось. Элпезов говорит, не моя, мол, кепка, попробуй докажи… Даже в полицию не вызывали…
Казак призадумался. Столько бед на голову Панты!.. Старое воспоминание разъедало его изнутри, точно ржавчина — железо. Он вспомнил, как, подобно лисе, таился за тележкой Михала, увидел себя с увесистой кизиловой дубиной в руке, и его передернуло от стыда и омерзения…
Неужели это был он? Ведь сейчас из себя выходил, слушая о подлом нападении хилого ублюдка.
— Так говоришь, дела ячейки идут хорошо? — спросил он с подавленным вздохом.
— Неплохо. Не бог весть как, но раза в два лучше, чем раньше…
— Павлю как?
— Работает. С тех пор как выслали Фику, немного размяк, уже не ерепенится.
Уставшая от нудной работы Найдювица положила валек в подол, прислушалась к разговору и сказала:
— Когда ты сидел в полиции, нам сказали, что тебя подвешивали к балке… Боже, сколько страху я натерпелась за Найдю…
— Да уж, обработали меня, — ответил Казак. — А тебя как, Найдю?
— Я сдался властям через два дня после выборов. Всыпали мне хорошенько, пришлось подписать акт на штраф в две тысячи левов, и тогда отпустили…
— А штраф заплатил?
— Нет, конечно.
— Когда же заплатишь?
— Когда возьмем власть…
Казак ухмыльнулся.
— Что ж ты будешь теперь делать? — спросил Найдю.
Казак пожал плечами.
— Снова будешь наниматься в батраки?