Избранное. Тройственный образ совершенства

Оттого с самой минуты своего воцарения Макбет – во власти страха, потому что страх – не что иное, как пугливое предвидение неведомых движений в мире. Его первый страх – пред Банко. В Банко с неукротимым мужеством соединен холодный ум: что, если эти силы двинутся? Но вот Банко убит, – и новый страх терзает Макбета: сын Банко уцелел. И так идет все дальше. Он убийствами гасит или предупреждает в мире одно движение за другим, но каждое убийство вызывает десятки и сотни все более бурных движений. Он обречен ежеминутно снова убивать мир, – а он, наперекор своему сознанию, смутно надеялся, что достаточно раз убить его, чтобы он уже не ожил. В своем ослеплении он мнит каждый свой страх последним: «я болен только этой опасностью; устранить ее – и я навсегда здоров», и после каждого убийства действительно чувствует себя на миг здоровым. Неисчерпаемая задача: надо каждую минуту начинать все сызнова.

Змею рассекли мы, но не убили.
Она срастется – и опять жива,
И мы опять должны в бессильной злобе
Дрожать за жизнь.

Постепенно его страх естественно ширится и становится универсальным; все страшно, потому что всюду шевелятся тайные силы. Он не узнает себя: что сталось с ним? Каждый шум его пугает! Он всюду держит шпионов, нагромождает злодейство на злодейство, заливает Шотландию кровью, все еще безумно надеясь «злом начатое – упрочить злом». Упрочить – вот его цель; «чтобы я мог сказать бледноликому страху: «ты лжешь»; чтобы я мог спокойно спать на зло громам небесным». Его цель – прочность на троне, покой, то есть неподвижность вещей; все его действия направлены к покою, но чем нетерпеливее, чем порывистее его действия, тем бурнее ответные движения мира, то есть все менее возможен покой; он осужден создавать как раз противоположное тому, чего ищет. Минутами он и его сообщница прозревают: то, чего они всего более жаждут, – покой, – на земле недостижимо; и так логически последовательно, что оба они в эти минуты завидуют мертвым: мертвый не зависит от движений мира и потому не знает страха. Леди Макбет с недоумением спрашивает:

Где ж тот покой, венец желаний жарких?
Не лучше ли в могиле тихо спать,
Чем жить среди души волнений жалких?

И Макбет, хотя и упорствуя в своем безумии, повторяет слова жены:

Скорей погибнет
Союз вещей и дрогнут оба мира,
Чем нам наш хлеб придется есть со страхом
И спать во тьме под гнетом мрачных снов,
Гостей полуночи! С убитым нами,
Купившим мир ценой своей короны,
Спать легче, чем страдать в душевной пытке,
Среди мучений злых и без конца.
Дункан в своей могиле; безмятежно,
Спокойно спит он после бури жизни.
Измена, ты взяла свое! Теперь
Ни нож, ни яд, ни брат, ни чужеземец
Не посягнут уж на него.

Мир необозримо велик и сложен, и все, что в нем есть, беспрестанно движется. Один, своими силами, Макбет не справится с ним; он принужден искать помощи других людей. Для этого он должен наполовину убивать их, превращая в орудия; он только и делает, что убивает – либо совсем, как Дункана и Банко, либо частично, лишая воли. Но малейшая искра жизни, по необходимости оставленная им в людях для исполнения, есть движущая сила; в них продолжается хотя и приглушенное, внутреннее движение; они ненадежны, они непременно изменят ему. Оттого его гибель еще ускоряется.

II

Каждое личное действие, внедряясь окрест, восприятием изменяет среду, так что направление и сила ее непрестанных движений после восприятия – иные, нежели были до восприятия. Но это лишь половина дела: личное действие возвращается глубоко интимным восприятием и на самую личность совершившего действие, и органически изменяет ее. Если невозможно заранее предусмотреть внешний, механический эффект поступка, то еще менее может человек предвидеть, какой ряд ответных движений возникнет в нем самом. Начальный поступок вызывает реакцию мира, эта первая внешняя реакция побуждает личность к дальнейшему, усиленному воздействию, на которое мир в свою очередь отвечает более страстным отпором, и так в раз данном направлении идет борьба личности и среды, разгораясь, до конечной победы. И так как наступающей стороною является личность, то изменения, которые в непрерывной геометрической прогрессии совершаются в ней самой, наиболее определяют ход борьбы. Макбет убийством Дункана разбудил к неукротимой ярости не только мир, но также – и это для него всего опаснее – свою собственную неведомую ему душу.