Читаем Избранное. Тройственный образ совершенства полностью

Видел при этом случае и анатом. зал с трупами. Громадный, со множеством окон зал, уставленный большими столами, крытыми жестью и с желобками – обыкновенная картина анатомического театра.

Видел там и Тимирязева. Сеченова слушают многие профессора: Столетов, о.п. по физике, Браун – по глазным болезням (старик уже), Тимирязев и др. Тимир. пришел уже во время лекции; Сечен. подал ему руку и пригласил сесть. Тим. сконфузился, покраснел, сел, впился своими большими глазами в Сеченова и не сводил их с него до конца. Ему на вид можно дать лет 35 максимум. Тоже подвижное и удивительно симпатичное лицо. Наконец, видел раз в Нормальной Мачтета. Он там часто обедает.

Вот и вся наука. А так как теперь первый час ночи, то я лягу спать и о театре буду писать завтра.

В театре я был за все это время несколько раз. Два раза был в театре Корша, где раз видел «Сорванца» В. Крылова, и раз «Раздел» Писемского. Я убедился, что лучший после Малого драматический театр в Москве – театр Корша; во-первых, у него есть такие силы, как Глама-Мещерская, Мартынова, Градов-Соколов; во-вторых, ансамбль всегда отличный, и второстепенные артисты добросовестно учат свои роли. – «Раздел» я видел в прошлое воскресенье днем, за гривенник. Здесь во всех трех частных театрах по воскресеньям даются дневные спектакли по уменьшенным ценам, напр., боковая галерея – гривенник. Завтра идет днем у Корша «Гроза»; может быть, пойду. – Потом был раз у Абрамовой; шла пьеса Ладыженского «Ларский». Драма в пять часов, то бишь актов. Мы были целой компанией. Так, как в тот вечер, мы давно уже не скучали. Бедная наша драматическая литература! Сколько я новинок видел: «В селе Знаменском» Александрова, «Разлад» Крылова, «Водоворот» Шпажинского, «Ларский» Ладыженского, – все будто одна мать родила. Во всех царствует какая-то расшатанность нравственная и часто умственная, к тому – почти ничем не мотивированная, разные разлады и водовороты семейные. Все это указывает, мне кажется, не столько на нравственную расшатанность русского общества, сколько на чрезмерную хилость и пустоту русской драматической литературы. Ее может поставить на ноги только юношеский идеал и юношеский задор, как это сделал для своего времени Эрнани Гюго и Разбойники Шиллера.

В понедельник в первый раз был в Большом театре. Шел Лоэнгрин. И постановка, и исполнения были далеко лучше, чем в берлинском Opernhaus. Пели: Бутенко, Власов, Преображенский, Борисов, Скомская. Опера восхитительная; я ее послушаю еще раз. – Театр грандиозный; с галереи артисты на сцене кажутся куклами. Оркестр в 200 человек.

Наконец, третьего дек. был студенческий концерт в пользу недостаточных студентов. Народа было страшное множество. Сначала я стал за колоннами и ничего не слышал; но после антракта Зданович (он певчий) провел меня в «исполнительскую», т. е. в комнату, где прихорашивались певицы и настраивались инструменты. Между прочим играл Брандуков, молодой виолончелист, Давыдов in spe.

Одну пьесу он сыграл по программе и две на бис. Играет удивительно хорошо.

Закончился концерт грандиозным Gaudeamus; из публики подтягивал не один старичок. На лестнице устроили шумную овацию любимому нашему инспектору Доброву. Зал Благородного Собрания замечателен только своей величиной по всем трем измерениям: зато ходы за колоннами очень изящно отделаны лепною работою.

Суббота, 11 час. вечера. Так как я о науке и театре кончил, то перехожу к собственной персоне. С начала декабря я обедал раз 6. Сначала не обедал 2 дня, потом 8 дней, потом сегодня не обедал. Пробовал было обедать в Ляпинке (столовая при студ. общежитии, учрежденном бр. Ляпиными), где обед из двух блюд стоит 15 коп., да на втором же разе расстроил желудок и целый день бегал. – Тебе, верно, говорили уже, что ученик мой уехал, и урока я лишился. Обещали мне другие уроки, да не знаю, к какому времени.

Знаешь ты, вероятно, и о том, что я меняю квартиру. Одно – клопы, другое – дорого. Поливал я скипидаром и кровать, и диван, и стены – ничего не помогает. Больше недели сплю на 4 деревянных стульях, и натурально – все кости болят. Вчера (в субботу) нашел я квартиру, частную; комнатка маленькая об одно окно, ход через хозяйскую комнату. От университета минуты три, плачу 11 руб., да служанке рубль – всего двенадцать; а здесь платил 15 руб., да один рубль 75 коп. двум слугам. Значит, пять руб. в кармане.

На Рождество буду искать занятия по черчению. Кроме того, на этой неделе перепишу рассказ, который на каникулах перевел с французского. Один мой знакомый прочитал его и сказал, что и рассказ хороший, и перевод недурной. Перепишу и отнесу куда-нибудь.

9[74]

Москва. 15 января 1890 г.

Понедельник.

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Искусство войны и кодекс самурая
Искусство войны и кодекс самурая

Эту книгу по праву можно назвать энциклопедией восточной военной философии. Вошедшие в нее тексты четко и ясно регламентируют жизнь человека, вставшего на путь воина. Как жить и умирать? Как вести себя, чтобы сохранять честь и достоинство в любой ситуации? Как побеждать? Ответы на все эти вопросы, сокрыты в книге.Древний китайский трактат «Искусство войны», написанный более двух тысяч лет назад великим военачальником Сунь-цзы, представляет собой первую в мире книгу по военной философии, руководство по стратегии поведения в конфликтах любого уровня — от военных действий до политических дебатов и психологического соперничества.Произведения представленные в данном сборнике, представляют собой руководства для воина, самурая, человека ступившего на тропу войны, но желающего оставаться честным с собой и миром.

Сунь-цзы , У-цзы , Юдзан Дайдодзи , Юкио Мисима , Ямамото Цунэтомо

Философия