Видел при этом случае и анатом. зал с трупами. Громадный, со множеством окон зал, уставленный большими столами, крытыми жестью и с желобками – обыкновенная картина анатомического театра.
Видел там и Тимирязева. Сеченова слушают многие профессора: Столетов, о.п. по физике, Браун – по глазным болезням (старик уже), Тимирязев и др. Тимир. пришел уже во время лекции; Сечен. подал ему руку и пригласил сесть. Тим. сконфузился, покраснел, сел, впился своими большими глазами в Сеченова и не сводил их с него до конца. Ему на вид можно дать лет 35 максимум. Тоже подвижное и удивительно симпатичное лицо. Наконец, видел раз в Нормальной Мачтета. Он там часто обедает.
Вот и вся наука. А так как теперь первый час ночи, то я лягу спать и о театре буду писать завтра.
В театре я был за все это время несколько раз. Два раза был в театре Корша, где раз видел «Сорванца» В. Крылова, и раз «Раздел» Писемского. Я убедился, что лучший после Малого драматический театр в Москве – театр Корша; во-первых, у него есть такие силы, как Глама-Мещерская, Мартынова, Градов-Соколов; во-вторых, ансамбль всегда отличный, и второстепенные артисты добросовестно учат свои роли. – «Раздел» я видел в прошлое воскресенье днем, за гривенник. Здесь во всех трех частных театрах по воскресеньям даются дневные спектакли по уменьшенным ценам, напр., боковая галерея – гривенник. Завтра идет днем у Корша «Гроза»; может быть, пойду. – Потом был раз у Абрамовой; шла пьеса Ладыженского «Ларский». Драма в пять часов, то бишь актов. Мы были целой компанией. Так, как в тот вечер, мы давно уже не скучали. Бедная наша драматическая литература! Сколько я новинок видел: «В селе Знаменском» Александрова, «Разлад» Крылова, «Водоворот» Шпажинского, «Ларский» Ладыженского, – все будто одна мать родила. Во всех царствует какая-то расшатанность нравственная и часто умственная, к тому – почти ничем не мотивированная, разные разлады и водовороты семейные. Все это указывает, мне кажется, не столько на нравственную расшатанность русского общества, сколько на чрезмерную хилость и пустоту русской драматической литературы. Ее может поставить на ноги только юношеский идеал и юношеский задор, как это сделал для своего времени Эрнани Гюго и Разбойники Шиллера.
В понедельник в первый раз был в Большом театре. Шел Лоэнгрин. И постановка, и исполнения были далеко лучше, чем в берлинском Opernhaus. Пели: Бутенко, Власов, Преображенский, Борисов, Скомская. Опера восхитительная; я ее послушаю еще раз. – Театр грандиозный; с галереи артисты на сцене кажутся куклами. Оркестр в 200 человек.
Наконец, третьего дек. был студенческий концерт в пользу недостаточных студентов. Народа было страшное множество. Сначала я стал за колоннами и ничего не слышал; но после антракта Зданович (он певчий) провел меня в «исполнительскую», т. е. в комнату, где прихорашивались певицы и настраивались инструменты. Между прочим играл Брандуков, молодой виолончелист, Давыдов in spe.
Одну пьесу он сыграл по программе и две на бис. Играет удивительно хорошо.
Закончился концерт грандиозным Gaudeamus; из публики подтягивал не один старичок. На лестнице устроили шумную овацию любимому нашему инспектору Доброву. Зал Благородного Собрания замечателен только своей величиной по всем трем измерениям: зато ходы за колоннами очень изящно отделаны лепною работою.
Суббота, 11 час. вечера. Так как я о науке и театре кончил, то перехожу к собственной персоне. С начала декабря я обедал раз 6. Сначала не обедал 2 дня, потом 8 дней, потом сегодня не обедал. Пробовал было обедать в Ляпинке (столовая при студ. общежитии, учрежденном бр. Ляпиными), где обед из двух блюд стоит 15 коп., да на втором же разе расстроил желудок и целый день бегал. – Тебе, верно, говорили уже, что ученик мой уехал, и урока я лишился. Обещали мне другие уроки, да не знаю, к какому времени.
Знаешь ты, вероятно, и о том, что я меняю квартиру. Одно – клопы, другое – дорого. Поливал я скипидаром и кровать, и диван, и стены – ничего не помогает. Больше недели сплю на 4 деревянных стульях, и натурально – все кости болят. Вчера (в субботу) нашел я квартиру, частную; комнатка маленькая об одно окно, ход через хозяйскую комнату. От университета минуты три, плачу 11 руб., да служанке рубль – всего двенадцать; а здесь платил 15 руб., да один рубль 75 коп. двум слугам. Значит, пять руб. в кармане.
На Рождество буду искать занятия по черчению. Кроме того, на этой неделе перепишу рассказ, который на каникулах перевел с французского. Один мой знакомый прочитал его и сказал, что и рассказ хороший, и перевод недурной. Перепишу и отнесу куда-нибудь.
9[74]
Москва. 15 января 1890 г.
Понедельник.