Избранное. Тройственный образ совершенства

В итальянской опере был я уже три раза. В первый раз пошел я на «Отелло» Верди – с уч. Медеи-Мей и Фигнера – по билету Инглези (мой товарищ, племянник кишиневского И.). Он слышал «Отелло» несколькими днями раньше по разовому билету, а потом купил абонемент на 5 спектаклей, и так как первый из них был «Отелло», то он и предложил мне любезно свой билет. Через несколько дней шла опера Гуно: «Ромео и Джульета» (без Фигнеров) – и я за билет заплатил – как-то нечаянно – 1р. 10 коп. Еще через несколько дней шел «Фауст» с участием берлинской Паттини, я взял билет в 30 коп. и стоял. Голоса Фигнеров понравились мне весьма мало. Как он играет – это невозможно описать: Барная в этой роли он за пояс заткнет. В «Отелло» понравились мне особенно последние два акта. «Ром. и Дж.» ты, кажется, слышал. Вот опера!.. Последние два акта привели меня в настоящий восторг. О «Фаусте» и говорить нечего. Я, кажется, писал тебе, что о Пасхе будет здесь играть Росси с мейнингенцами. Мейнингенцы будут играть в одном театре, а Росси со своей труппою – в другом. Как первые, так и последний из Москвы едут в Киев и Одессу.

Лилипутов еще не смотрел. Собираюсь пойти.

В субботу вечером был на заседании Этнограф. – антропологического общества. Рефераты были интересные, особенно два («О религ. представлениях чукчей» читал студ. Ивановский, и «Об антропоморфических представлениях у малороссов» – о доле, о злыднях и т. д., Васильев). В воскресенье, в 1 ч. дня, было публичное заседание Общества любителей российской словесности. Случайно узнав об этом ровно в час, я – как был – в тужурке, бегом пустился в университет, где происходило заседание, – подоспел еще до начала. Большая зала была полна публики, в которой преобладал женский пол, и студентов. Я пробрался вперед к самой кафедре. Читали: 1) Стороженко статью Максима Ковалевского «О народе в драме Лопе-де-Вега “Овечий источник” (Звезда Севильи)», посвященную памяти Юрьева, 2) Г. А. Мачтет свой новый рассказ «Первый гонорар» и 3) К. Станюкович – две главы из своего нового романа «Первые шаги». Статья Ковалевского мне не понравилась – в приложении к драме Л-д-В. Сама по себе, как психология.

Вторник, 6 марта, 6½ час утра.

Пусть не удивляет тебя, что письмо прервано на полуфразе. Тут целая история.

Сегодня 6 марта, когда я должен, с одной стороны, получить заказанные на прошлой неделе сапоги и заплатить 5 руб. (5 уже уплачено), с другой – купить обеденный абонемент на полмесяца (5 руб.), т. е. должен выложить 10 руб., причем и сам не должен остаться без денег. Вчера было 5-ое марта, т. е. день, когда я с сокрушением думал о 6-ом марта, потому что в моем кошельке всего 7 руб. Та же мысль сокрушала мое настроение и вчера вечером, когда я сел писать это письмо. Вчера вечером, в начале 11-го часа, в ту минуту, когда я написал слово «психология» – се, разверзается дверь, и грядет муж некий во славе своей. Муж был почтенный, но мне неизвестный. Спрашивает он меня, не могу ли я перевести с немецкого статейку. – Могим! – говорю. – Оказывается, что ему к 8 час. утра надо иметь перевод статьи в 15 стр. для какого-то инженера (о канализации); он поехал в лепешкинское общежитие в надежде найти там студента, знающего по– немецки, но там такового не нашел, а встретил Здановича, который и направил его ко мне. Я понимал, что сколько запрошу за работу – он даст, и это именно побудило меня быть как можно скромнее в своих требованиях. Я запросил 6 р., на что он тотчас же согласился. Без передышки, хотя бы на 5 м., я диктовал (он писал) с 11 до 5 – и окончил. Как трещала голова после этого – можешь себе представить. Он расплатился, многократно благодарил и обещал вскоре такую же работу, но не столь спешную. После того я лег спать и проспал 1 час – до 6, потом встал – и вот, я пишу тебе обо всем этом. Я спал бы часов до 11–12, если бы в 9 час. не было Психологии, а в 11 Истории нем. лит. (Фауст).

Как уместны теперь эти 6 руб., ты, конечно, чувствуешь. Но только голова, сидящая на моих плечах, чья-то, но не моя. Как пойду в 5 час. на урок – не знаю.

Итак, продолжаю прерванную фразу.

Сама по себе, как опыт психологии народной, статья Ковалевского интересна.

Рассказ Мачтета, превосходно прочитанный, представляет собою нечто столь пленительное, столь проникнутое хорошим чувством, что я и передать не могу. Это лучшее из всего, что я у него читал.

И когда Станюкович, шамкая и гримасничая, начал после этого перла читать противные разговоры своих великосветских героев, я готов был размозжить ему голову. А публика аплодировала ему даже больше, чем Мачтету.

Все заседание продолжалось от часа до четырех.

12 [77]

Москва, 17 марта 1890 г.

Суббота; 9 час. веч.