Избранное. Тройственный образ совершенства

Сегодня утром был я у редактора журнала и говорил с ним насчет моих стихов. Он говорит, что задатки таланта есть, но надо еще поработать над содержанием и над формою. Говорил я с ним около получаса, но разговор касался такого множества предметов, что об одном важном пункте я забыл его спросить: именно, насчет того, напечатать ли мне несколько стихотворений в каком-нибудь еженедельном журнале, или еще подождать. Теперь я очень сожалею об этом. Впрочем, – он предложил мне, если я напишу что-нибудь и захочу узнать его мнение – зайти к нему с этой вещью; так что, может быть, через некоторое время мне представится снова возможность видеться с ним. Кроме того, он дал мне несколько советов чисто-технического свойства: насчет размера стиха и т. д.

15 [80]

Москва, 31 окт. 1890 г.

Среда, 8 час. утра

Дорогая мамаша!

Вы читали, вероятно, что вскоре соберется новая комиссия по еврейскому вопросу, которой будут представлены результаты деятельности предыдущей комиссии (графа Палена); от этой новой комиссии ожидают много недоброго: разных ограничений в торговле и т. д. Очевидно, ввиду этого, в Москве затеялось такого рода предприятие: граф Л. Толстой (знаменитый писатель) и Соловьёв (философ) составили адрес, протестующий против современного взгляда на евреев и обращения с ними и требующий расширения их прав. Под этим адресом будут приглашены подписаться лучшие люди России (профессора, ученые литераторы и т. д.), затем он будет представлен государю и распространен в обществе во множестве списков.

Нет сомнения, дело это удастся: подписей соберется не мало; все лучшие профессора нашего университета подпишутся. И каков бы ни был практический результат его, верно одно: оно будет иметь громадное влияние на общественное мнение. Ввиду этого факта отныне ни один сколько– нибудь интеллигентный человек не решится худо говорить о евреях. Пусть– ка теперь какой-нибудь студент скажет слово «жид» – тотчас ему можно напомнить, что лучшие русские люди, перед которыми и он преклоняется, выступили в защиту евреев.

Самого адреса я еще не читал. Как только буду иметь возможность, пришлю Вам точную копию. Весь город (и не одни только евреи) говорит об этом. Одна здешняя газета даже напечатала уже ругательную статью по этому поводу: говорит, что евреи всех этих ученых и писателей подкупили и т. п.

16 [81]

Москва, 17 ноября 1890 г.

Суббота, 10 час. веч.

Дорогой брат!

В последнее воскресенье я был с одним медиком 5-го курса в Психиатрической клинике. Ты знаешь, вероятно, что все клиники здесь новые, даже не вполне еще оконченные. Расположены они отдельными корпусами на пространстве квадратной версты (на Девичьем поле). Психиатрическая клиника занимает полкорпуса; другую половину занимает клиника по нервным болезням. Обе они находятся под верховным владением Кожевникова, но в частности Псих. клин. заведует прив. – доц. Корсаков. Не стану описывать тебе внутренность клиники; скажу только, что необыкновенно просто (повсюду крашеное дерево) и в то же время удобно и изящно.

От 12½ до 1¾ по воскресеньям Корсаков обходит со студентами клинику и потом до 3-х читает лекцию. Я был и на демонстрации и на лекции. Окруженный толпою студентов, переходил от больного к больному, вступал с каждым или каждой из них в разговор и направлял вопросы так, что нетрудно было догадаться о роде помешательства того или другого. Человек он чрезвычайно добрый, и больные любят его несказанно. Я повсюду говорю: больные, – потому что истинно помешанных в клинике сравнительно немного; большая же часть (особенно женщины) – меланхолики, ипохондрики и т. д. Одну свела с ума мысль, что нет занятия и нельзя его найти; другую муж бил палкой по голове, и у нее развилась травма, голова трясется и все она боится ударов в голову; третью после родов преследует нечистый и ночью вступает с ней в половое сношение, и все в этом роде. Помешанные далеко не производят такого тяжелого впечатления, как эти больные: все они при полном рассудке, хорошо понимают свое положение и потому вдвое более несчастны. Каждая рассказывает совершенно толково о своей тоске, о своих видениях, бросается перед доктором на колени и просит спасти ее или же дать ей морфию («ведь я знаю, что для меня нет спасения, я читала в книгах, – говорила одна, – дайте же мне морфию, доктор! Господа студенты, попросите вы за меня», и т. д.). У окна стояла с неисходной тоской в глазах одна из таких больных – чудной красоты девушка лет 18-и. «Тоска?» – спросил ее доктор мимоходом. «Скука!» ответила она, слабо улыбнувшись.

Я мог бы описать тебе в отдельности каждого больного и каждую больную, но это ни к чему ни привело бы. Все это надо видеть самому.