Избранное. Тройственный образ совершенства

Часов в 5 отправился я с соседом своим по квартире в Эрмитаж; здесь довольно долго скучал, и даже не скучал, а как-то тосковал, но часу в седьмом напился и сделался очень весел. Поколотил много посуды, многих обнимал и целовал, и со многими пил. Часов в 10 отправились мы в Стрельну, за город; я был очень пьян и пил уже немного; но зато был очень хорошо расположен, чуть не свалился в бассейн, тушил свечи фуражкой, отчего и теперь на донушке сверху большое стеариновое пятно; здесь встретил Сашу и одесситов, хотел было объяснить Саше причину своего веселья, для чего взял его за пуговицу мундира, и должно быть не совсем деликатно, так как она осталась у меня в руке; посему объяснения своего не окончил, о чем впрочем со свойственным пьяному легкомыслием тотчас забыл, ибо в эту минуту увидел перед собою некоего толстяка с длинной русой бородой, которого раза два видел раньше на литературных чтениях и о котором знал, что большой друг Станюковичу. Взяв его (как мне потом говорили) одной рукой за бороду, другою за лацкан, и заставив таким образом стоять смирно под страхом лишения бороды или одной из важнейших частей сюртука, я просил его передать Станюковичу, что хотя прочитанный им в прошлом году отрывок из романа был очень плох, но тем не менее я люблю и уважаю его за рассказы из морского быта. Он был, по-видимому, очень тронут (опасным ли положением своей бороды и лацкана, или моей похвалой – достоверно не знаю) и обещал в точности передать Станюковичу мое замечание и мой комплимент, после чего, нежно облобызавшись, мы расстались. Очутился в Стрельне и Ключевский, но его буквально рвали на части, ему сделалось дурно, и насилу увели его в какую-то комнату. – Часу в 1-м поехали в Яр, где было очень скучно. Здесь потерял стекло из очков и в 4-м часу об одном стекле вернулся с соседом домой. Ночь провел прескверно, рвал и икал, и заснул часов в 8 и встал в час дня. Стоила мне вся эта история всего коп. 50, ибо больше капитала и не было.

Дня через два после этого начал я искать квартиру, и скоро, благодаря одному знакомому, обрел сию обитель. Если возьмешь обыкновенный мужской зонтик и повторишь его на полу два с половиной раза, то получишь длину моей кельи; такова же и ширина. Это не мешает ей быть очень чистой, теплой, уютной; вход превосходный, т. е. чистый и без запаха, тишина весь день могильная, хозяйка и прислуга – ласковые, от унив. минут 20, – а главное: цена ей с прислугою 9 рублей.

Благодаря тишине и отсутствию соседа, беседы с которым отнимали немало вечерних часов, занимаюсь много. Окончил три тома Тьерри, прочитал Американские очерки Диккенса и недавно вышедшую биографию его – Плещеева (печаталась в Сев. В. прошлого года). Теперь читаю, вернее – учу «Боярскую думу» Ключевского. Каждую главу читаю 2, даже 3 раза, и делаю обширные выписки. В день прохожу не более 25–30 стр., а всех 510. Пока прочитал 125; работа – наслаждение. Это будет, вероятно, последняя книга по истории, которую я прочитаю до экзаменов. К последним начну готовиться в конце февраля; но и до тех пор не мало работы. Сегодня взял у Троицкого тему для реферата; она гласит: Смысл современного отрицания метафизики у многих европейских ученых. Не думал я теперь связываться с такой необязательной работой, да не вытерпел: уж очень заманчивый предмет. Другие темы были, пожалуй, не менее интересны: 1) Прирождены ли челов. духу так наз. законы мышления? 2) Значение спора о прирожденности некоторых идей чел. ума в теорет. и практ. смысле (особенно в деле веры). 3) Значение слова «позитивизм» в англ. философии.

Представить эту работу думаю не раньше марта месяца. А теперь у меня такой план: в этом году Исаковская премия принадлежит историч. отделению нашего факультета. Премия эта 82 р. 50 к. выдается за лучшее из представленных сочинений; выбор темы предоставлен студенту, срок подачи – апрель. Колеблюсь – писать или не писать, и думаю в субботу спросить у Герье об объеме подобного сочинения. Чтобы заработать 80 руб. нужно 4 месяца бегать по урокам, а тут по крайней мере работа полезная не только в денежном отношении, и приятная.

Итальянским занимаюсь мало, английским – больше; читаю на последнем, по словам моего учителя, уже сносно; выучил несколько стихотворений.