Избранное. Тройственный образ совершенства

За лекции еще не платил; подал прошение об освобождении, прошение подают обыкновенно в университет и в Общество для пособия нужд. ст.: не там освободят, так здесь. К первому прошению надо приложить свидет. о бедности, ко второму – ничего. Не мало хлопот стоило мне получить у оберполиц. такое свидетельство, а вчера мне возвратили его вместе с прошением: ун. из казенных сумм не освобождает евреев. Теперь надежда на Общество. Жду посещения одного из членов для сообщения нужных сведений: сколько получают, кто родители и т. д. Если не освободят, придется телеграфировать домой за деньгами. Чтобы покончить с унив., скажу еще то, что на место Корша переведен к нам из Казани чех Луньяк, который вчера и читал вступительную лекцию: читал прескверно, но лекция была написана превосходно. Это хорошее приобретение для нашего университета. Корш, как говорят, перевелся в Одессу.

В театре был за это время два раза; в Малом т. видел: Старую сказку Гнедича и Проделки Скапена Мольера. Первая пьеса – неважная, вторая – менее смешна, чем я ожидал. Игра была верх совершенства; у Малороссов видел Назара Стодоля Шевченко. Садовский играл, на мой взгляд, совсем плохо, Заньковецкая недурно, но зато прекрасно играл некто Василенко. Вообще играют неважно; обстановка довольно жалкая; хорошеньких много, и особенно хороша г-жа Манько. Теперь в Малом т. играет Савина, а денег – шиш. Так и не увижу, как не видел на запрошлой неделе Давыдова.

В воскр. и сегодня печатал объявления – и нет ничего. Хотел бы написать еще о многом, есть и стихи, да места, вот, нет.

20 [86]

Москва, 3 февр. 1891 г.

Воскресенье, 10 час. веч.

Дорогой брат!

У меня ничего нового. Работы на Исаковскую премию не взял, так как времени осталось слишком мало. В феврале надо начать готовиться к экзамену, а у меня еще на плечах реферат о метафизике, – когда же я могу успеть?

Для этого реферата пока еще ничего не сделал. До нынешнего дня занят был «Боярской думой», чтения которой не хотел прерывать. Сегодня вечером – после двухнедельного штудирования я ее, наконец, окончил и с завтрашнего утра деятельно принимаюсь за метафизику, которую думаю обработать в две недели: с 20-го числа начну готовиться к экзамену. Экзаменов у нас, как теперь достоверно известно 4: 1) латинский яз., 2) греческий яз., 3) русская история (Ключевский) и 4) философия; последний предмет разделяется на две части: логика (Троицкий) и психология (Грот). Всего, выходит, пять предметов. Что придется учить к экзаменам, пока и сам не знаю; напишу, когда узнаю. Больше всего придется поработать по древним яз., которыми я за весь прошлый семестр не занимался и двух часов. Начнутся экзамены, вероятно, сейчас вслед за Пасхой – в начале мая.

Дни мои проходят в совершенном однообразии. Почти все время, пока бодрствую, сижу за книжкою. Все эти две недели, кроме Боярской думы и газет, читал очень мало: за чаем и на сон грядущий прочитывал несколько стихотворений Платена, или Петефи, или Ленау, да в последние дни читал «После Пушкина» – сборник стихотворений, изданный в прошлом году редакцией «Русской Мысли». Несмотря на такую сидячую, далеко не поэтическую жизнь, Муза посещает меня довольно часто, являясь большею частью к вечернему чаю, и приводит мою фантазию в столь игривое настроение, что мне нередко стоит больших усилий прогнать ее (не фантазию, а Музу) за дверь и снова сосредоточить все внимание на строках своей книги. Такую борьбу мне приходится выдерживать всегда в течение всей весны.

Гуляю очень мало, бываю у 2–3 товарищей. В театре не был – с каких пор, не помню. В воскресенье, 27 янв., был на торжественном заседании Психологического общества (предс. Н. Я. Грот). Оно было устроено ввиду исполнения второго трехлетия со времени основания общества и происходило в актовом зале. Надо заметить, что почти все ученые общества в Москве (между прочим и общ. любителей росс. слов.) примыкают к университету, и заседания их всегда происходят в здании университета, а годичные отчеты печатаются в унив. отчете.

Народа на заседании было множество. Читали: Каленов – О взглядах Шиллера на красоту и эстетическое наслаждение; Гольцев – Идеалы и действительность, и Баженов – О пределах внушения. Я слушал только первых двух (от 1 часу дня до начала 4-го); речь Каленова была в высшей степени интересна и хорошо прочитана; Гольцев, говорящий везде и обо всем, говорил не очень содержательно, но речь его, как всегда, была проникнута честной мыслью и теплым чувством. Как всегда, и в эту речь он вплел много стихов, что у него, благодаря необыкновенному умению читать стихи, выходит очень эффектно; надо было послушать, когда он среди речи прочитал эти стихи Пушкина:

Цели нет передо мною,
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

Казалось, он плакал, и мне хотелось плакать.

А когда он закончил стихами И. С. Аксакова: