Избранное. Тройственный образ совершенства

Почти год искал я в Москве лондонское изд. Огарёва, а сегодня утром меня разбудил незнакомый голос словами: «Здравствуйте, М.О., я принес вам Огарёва». Это был В. Е. Якушкин, которого я недавно, встретив в музее, попросил узнать у Ефремова, нет ли у него этого издания, и не даст ли мне. И вот он достал и принес. Просил я книгу на две недели, а теперь у меня самое неудобное время: еще добрая неделя уйдет на корректуру, а за тем я хотел сесть недели на две и написать первую часть Мейера, чтобы получить в М.Б. аванс рублей в 200 – и тогда только я мог бы месяц или полтора не переводить и не спеша написать характеристику поэзии Огарёва. Соединить денежную работу с писанием я совершенно неспособен. Теперь у меня есть два способа: либо призвать барышню, чтобы она переписала томик (это может стоить рублей 10, потому что нужно списать лишь около половины), или, попросив позволения, держать книгу подольше. Сегодня полдня читал ее; там есть чудесные вещи.

У меня нет ничего нового; я здоров. Завтра куплю хивинку на воротник и снесу портному, а после завтра пальто будет готово. В квартире у меня тепло, да и на дворе не холодно. Сегодня с полдня пошел снег и теперь все бело. Я немного перевожу, а то все время уходит на справки для корректуры. На этих двух главах я заработал наверное не больше, как по двугривенному за страницу.

Образ моей жизни тот же, как я описывал вам. Только встаю теперь довольно поздно, около 9. Все так же в 11 час. завтракаю с кофе (иногда яйца, иногда масло и сыр), в 1 ч. опять пью чай, часа в 4 иду обедать (все там же) и т. д. У меня иные дни бывает много народа, а, например, вчера и сегодня – никого, кроме Саши, сегодня. Я бываю у Гольденв., у Щепкин. – теперь даже каждый день, потому что там двое больных, так захожу перед обедом на ¼ часа. Бываю иногда у Сперанского, иногда у Анны Андреевны. Спер. собирается на будущей неделе назад в Париж продолжать свою работу. Все собираюсь зайти к Анне Львовне.

Здесь в Худож. театре идет ибсеновский «Д-р Штокман», и публика точно помешалась: дежурят у кассы с ночи, а обыкновенному человеку, не могущему дежурить, почти невозможно достать билет; каждый вечер – не овация, а оргия Станиславскому. Да еще Чехов и Горький в Москве и часто бывают в этом театре (что с их стороны безобразно), ну, и в антракте другая оргия – в фойе. Толстой действительно написал пьесу, но только вчерне; три дня назад он приехал в Москву на зиму, и теперь слегка нездоров. При том, он в вагоне дверью прищемил себе палец, начало гноиться, пришлось срезать ноготь и теперь он ходит в клинику на перевязку. Это на правой руке, так что не может писать.

77 [170]

Москва, 4 дек. 1900 г.

Понед., 5¾ ч. дня.

Дорогие мои!

Мейера я изложил, страниц 10 печатных – и решил отложить это дело вот почему. Если пошлю им первую статью теперь, то они напечатают ее в январской книге, и тогда я должен к 8 февраля прислать вторую статью (2 печ. листа), к 8 марта третью и к 8 апреля четвертую; таким образом, мне за всю зиму не удалось бы выкроить ни одного месяца на Огарёва. Лучше же я начну печатать Мейера с марта – тогда у меня есть теперь время для большой статьи. Понимаете? Раз напечатана первая часть Мейера – перерыва уже нельзя делать даже на одну книжку.

Но, чтобы с января иметь деньги, я решил ежедневно диктовать перевод два часа; это 3 стр. или около 80 стр. в месяц, т. е. 120 руб. За исключением этих двух часов все время буду употреблять на Огарёва.

78 [171]

Москва, 8 дек. 1900 г.

Пятн., 10½ час. веч.

Дорогие мои!

Работаю теперь здорово. Первым делом диктую перевод. Диктую – потому что я так ленив до этой работы, что когда сажусь сам переводить, то каждые пять минут мысль удаляется в совершенно незаконные экскурсии, и приходится за шиворот тащить ее обратно к французским строчкам. Этого 7-го тома Рамбо осталось мне еще 8 листов, так что том выйдет, вероятно, в январе. Издание все предоставлено мне – остается еще пять томов, каждый не меньше 900 страниц.