Избранное. Тройственный образ совершенства

Диктую теперь только два или три часа в день, по утрам, но с будущей недели начну диктовать вечером, с 6 до 9. Вот как я провел, например, нынешний день, типичный. Встал в 8 ч. 40 м., пил чай и читал газету В 9¾ пришла барышня, и я диктовал до 11¾, при чем съел два яйца и выпил два стакана кофе. В 12 пошел в Румянцев. музей. Там я просматриваю всю нужную литературу и делаю множество выписок. Работаю, как и весною, не в читальном зале, а в особой комнате, с большими удобствами, т. е. каждый час требую десяток других книг и тотчас их получаю. Это огромный зал, уставленный книгами и витринами; подле меня пустая горизонтальная витрина, где под стеклом валяются три маски Пушкина; я часто подхожу и подолгу смотрю на мертвое белое лицо. Для меня поставлен громадный стол, слишком высокий для меня, а боковая доска его так широка, т. е. так низко спускается, что колени не подходят, так что сидишь не за столом, а у стола. Пол асфальтовый. По комнате беззвучно скитается, скучая от старости и безделья, старый старичок сторож, худенький, совсем беззубый, в серой ливрее-тужурке с медными пуговицами и в валенках. Он положил мне под ноги веревочный коврик, потому что «от каменного пола вот ноги испортились» – у него ревматизм. Все в этой зале огромно и не уклюже-монументально, кончая стоящей на столе чернильницей, бездонной квадратной во всех трех измерениях и доверху полной плохих чернил. Стол громоздкий, пудов в двадцать, старый, неуклюжий: сверху положен кусок глянцевитого картона, который от тепла изогнулся. Часам к двум за столом уже темно: я просил завтра перенести стол ближе к окну. Заведующий каталогом (я только с ним и имею дело) – добрейший и услужливый человек, сам отыщет и тащит гору книг. – Итак, там я работаю до 3. Эта половина музея закрывается в 3 часа, после 3 функционирует только читальный зал. В 3 я ушел домой, по дороге купил пачку этой почтовой бумаги и конвертов, да хлеба на вечер; когда вернулся домой, старуха уже успела принести обед. Она согрела его, я пообедал и лег отдыхать. По дороге купил Сев. Курьер, так теперь читал его. В 5¼ встал и опять пошел в Рум. Муз. (он от меня – минут 15 ходьбы), уже в читальный зал, куда днем велел принести себе кучу книг. Тут неприятно сидеть: народа гибель, ни одного свободного места, ходят, двигают стульями и пр., слишком светло – и свет неприятный, я терпеть не могу электричества. Без четверти в 8 я ушел; до сих пор пил чай и читал новую повесть Горького в № 11 Жизни – хорошо. Теперь выпью стакан горячего молока и съем хлеба с маслом. Недавно я купил ¼ ф. семги и отличную испанскую луковицу, каковые и сожрал весьма быстро. – Завтра день такой же.

Нынче получил оттиски своей статьи из М.Б. – 25 штук.

Погода отчаянная: тепло, как весною, снег тает, всюду лужи, небо без солнца уже три месяца.

Вчера получил от Михаила Бинштока составленный им сборник «Русская Лира. Сборник произведений художественной лирики». В этих словах по крайней мере две глупости, ибо что такое «произведения лирики», и какая еще бывает лирика, кроме художественной? Внешность издания – выше всякой похвалы, просто чудесно. Составлен он, по-моему, не совсем хорошо, но имеет достоинства.

Да, в последней книжке М.Б. – еще две моих рецензии, подписаны М.Г.

В среду я нечаянно попал на Тину ди Лоренце, шла Андриенна Лекуврер: старик Гольденв. принес редакционный билет, и они прислали его мне. Сидел в 5 ряду кресел, что было не очень приятно, хотя и весьма удобно. Тина лицом была бы божественна, если бы не нос; сложена, как едва ли лучше была сложена Елена, голос – музыка, и в довершение – очень большой сценический талант. Пьеса из рук вон плоха.

Чудесный был тогда концерт Шаляпина, а 17-го опять его концерт, и я опять иду. Этого пенья в жизни немного наслушаешься.

Крепко целую вас и детей и остаюсь любящий вас М.Г.

79 [172]

Москва, 23 дек. 1900 г.

Суббота, 1½ ч. дня.

Дорогие мои!

За два дня не мог выбрать времени, чтобы написать вам, как следует; наконец, хотел вчера или сегодня утром написать хоть открытку, и того не успел, а все по пустякам. Третьего дня я перестал переводить, решил немного отдохнуть. Вчера с утра читал, потом пришел старший Сабашников поговорить о деле, потом я пообедал, потом пошел к Виноградову, а как вернулся домой, тотчас пришел Коля Гольденв., а за ним Беневоленский. Коля скоро ушел, Бенев. сидел до 9½, а когда он собрался уходить, я предложил поехать с ним к нему. Это милейший и очень интересный человек: умный, тонкий, нервный, влюбленный в «красоту», в символизм, в стихи.