Ты вся на диво соразмерна. Ты — удивительно какая!О, как ты изумляешь сердце и утешаешь, обжигая!Прищуром глаз — беда и смута, ты станом — кипарис садовый.Твой рот — рубин, в котором сахар. Лицо твое — свеча ночная.Я истекаю кровью сердца, тоскуя о тебе без меры.О, сжалься же над тем, кто гибнет, жизнь от любви к тебе теряя.Меня сразил недуг разлуки, но ведь тебя же не убудет,Коль ты придешь ко мне и спросишь. «Что за болезнь в тебе такая?»Лишенный чаши милых лалов, я чаши глаз не осушаю.Раскрой уста в улыбке сладкой, меня пред смертью утешая.О, господи, как ты прекрасна! Смятенье и столпотвореньеНачнется в городе, коль выйдешь из дома, юностью блистая.Любовь опоры укрепила, но рухнули столпы рассудка.«Ко мне, на помощь, помогите!» — кричу, в отчаянье взывая.Покинут я тобой, и темной и тесной стала келья сердца.Войди, как свет, в мои зеницы, на миг мне зренье возвращая,Потом ступай к друзьям, пируй! И пусть тогда, тобой покинут,Джами, забытый, умирает: им пройдена тропа земная.
142
Узкоглазая смутьянка мой похитила покой.На ее кабе в обтяжку блещет пояс золотой.Красотой, походкой, статью это пери — скажешь ты.Но нигде не встретишь больше и строптивости такой.Не дождусь я встречи с нею. Поцелую, может быть,Легких ног ее подошвы, после смерти став землей.Кровь мою пролить ты хочешь? Я пощады не прошу.Сшит мой саван погребальный, меч буланый под рукой,А моих страданий повесть перепишут брызги слезНа листках травы, проросшей из того, что было мной.И пускай развеют ветры по лицу земли мой прах,Будет каждая пылинка веять прежнею тоской.Не унять мне жженья в сердце и ничем не потушить,Кроме смертного напитка, кроме гибели глухой.Ты, смеясь, проходишь мимо и не знаешь обо мне,Как в слезах тебе я счастья у небес прошу с мольбойБоже мой, во что же верить безнадежному Джами,Коль уйдет он обойденный и невзысканный тобой?