Избранные произведения

Не стала перед мужем раскрывать.

Супружеского не изведав блага,

Он заболел и слег в постель, бедняга.

В соединенье он обрел беду

О пользе думал, а пришел к вреду

Соединенье — груз невыносимый,

Коль друг — не друг, любимый — не любимый.

Всё время видеть пред собой Эдем,

Вступить в него не смея вместе с тем, —

Ужаснее стократ и безысходней,

Чем огненные муки преисподней.

Лишь о Лайли он думал, лишь о ней,

И делалась его болезнь сильней.

Он в лихорадке пламенел, и била

Так часто, жарко пульсовая жила,

Что пульс прощупывавшая рука

Подпрыгивала! Смерть была близка,

И, если палец к пульсу прикасался,

Он сразу, как свеча, воспламенялся.

Когда явился к изголовью врач,

То стал искать пути к здоровью врач,

Но, колбу увидав с мочой больного,

Решил: больной не исцелится снова.

Он быстро таял на глазах врача, —

В себе таила смерть его моча.

В ужасных муках тяжкого недуга

Кончались дни злосчастного супруга,

И вечность сжалилась над ним и вдруг

Его от всех освободила мук,

От вожделения спасла больного,

И он из плена вырвался земного,

Из клетки мира вырвалась душа,

В потусторонний, вольный мир спеша.

Чтоб вечно жить, скончался он, страдая.

Возможность разве есть у нас другая?

Душа сначала боль познать должна:

Тогда лишь будет в плоть заключена.

Ты в боли пребываешь в сей юдоли

И оставляешь землю, полон боли.

Существованье — боль, и боль — исход.

О, этот мир, где в боли боль живет!

Лишь тот избегнет боли и кручины,

Кто умереть способен до кончины...

Лайли, скорбя от Кайса вдалеке,

Влачила дни в унынье и тоске.

По мужу траур — средством был, не боле,

Чтоб сердце облегчить от тяжкой боли.

Сгустилась боль в ее груди в клубок,

И вздох ее был жарок и глубок,

И слезы траура ей облегчали

Возможность выражения печали.

Когда она рыдала. «Милый друг!»

И жемчуг слез блистал, — то не супруг

Предметом был ее мольбы унылой.

Другой мерещился ей образ милый.

Надев одежды горя и беды,

Сидела по обычаю идды.

Рыдала по ночам на скорбном ложе,

Но имя в помыслах — одно и то же,

В слезах и горе пребывала днем,

Но плакала — о нем, всегда о нем:

Она печать использовала вдовью,

Чтоб вволю плакать над своей любовью,

И замолкали злые языки

При этих звуках горя и тоски.

МАДЖНУН ПЛАЧЕТ, УЗНАВ О СМЕРТИ МУЖА ЛАЙЛИ, И ДОСТАВИВШИЙ ЕМУ ЭТУ ВЕСТЬ СПРАШИВАЕТ О ПРИЧИНЕ ЕГО СЛЕЗ

Тот, кто пришел к Маджнуну через степи,

Тем самым разума разбивши цепи,

Чьи речи о замужестве Лайли

Безумного скитальца потрясли, —

Решил смягчить удар непозабытый,

Играя на струне, любовью свитой.

Узнав, что сделалась Лайли вдовой,

Помчался в степь глухую верховой,

И долго он скакал в пыли блужданий,

И отыскал Маджнуна в глухомани.

Сказал он: «Для тебя отрада есть.

Произнести позволь мне эту весть.

Колючка на твое упала поле,

Пронзила душу, ты кричал от боли,

Но ветер смерти без следа унес

Причину горестей твоих и слез,

А говоря короче — новобрачный

Ушел из сей юдоли жизни мрачной,

Ушел, унес навеки свой недуг,

А бытие тебе оставил вдруг».

Маджнун, узнав, что муж Лайли скончался,

Что он с юдолью бренной распрощался,

Заплакал, словно облако весной,

Стеная, извиваясь, как больной.

Не понимая, почему он плачет,

Тот вестник вопросил: «Что это значит?

О государь влюбленных, ты велик,

Ты в тайну таинства любви проник.

Не ты ль кричал в тоске невыразимой,

Услышав о замужестве любимой?

Не ты ль весь мир в отчаянье поверг

Так, что в глазах вселенной свет померк?

И вот, когда соперник твой скончался

И с этой вестью я к тебе примчался,

Как и тогда, горюешь ты опять,

Ты снова начал плакать и стенать.

Как согласуешь слезы те и эти?

Ответствуй мне, нуждаюсь я в ответе!»

Сказал Маджнун: «Я плакал в первый раз,

Затем что душу этот брак потряс.

Тот, кто не плачет от душевной раны,

Не человек, а камень бездыханный.

А ныне потому я слезы лью,

Что пламень душу охватил мою.

Тот, кто не только серебро и злато,

Кто отдал всё, чем жизнь была богата,

Кто мир отверг, чтоб с милой быть вдвоем,

Кто стал для юной розы соловьем,

Чьим домом сделался цветник любимой,

Чьим светочем зажегся лик любимой, —

Скончался, не познав ее любви,

Не увенчав сближеньем дни свои.

И я бреду за милой дни за днями,

И тысяча фарсангов между нами.

В пещере сплю в неведомом краю,

В глухой степи я утро застаю.

Мы и мечтать не смеем о сближенье,

Нам не поможет и воображенье,

Мы только в том сближенье познаем,

Что страждем в мироздании одном,

Что по одной земле ступаем оба,

Что будут в той земле два наших гроба.

Ты знаешь, смертью я умру какой?

В пыли разлуки лягу, как изгой.

Провижу — этот час наступит вскоре,

Я из груди исторгну пламя горя,

Со всеми разлучен, не только с ней,

Я лягу средь колючек и камней.

Мне будут сострадать одни лишь звери,

И лишь газель заплачет о потере,

И вспомню я газель — отраду глаз,

И, руку протянув, в последний раз

Я притяну газель в объятья страстно,

И без сознанья отойду безгласно.

Душа с сознаньем пустятся в полет,

А мир мою кончину осмеет.

В могиле мне устроят новоселье,

Когда покину кладбище газелье,

В могиле сохраню свою любовь,

Пока из мертвых не восстану вновь.

Тот, кто стезю скорбей избрал заране,

Чье сердце — в язвах горя и страданий,