Избранные произведения

Забава для детей всего важней»,

Когда такая просьба зазвучала,

Ей воспротивился Якуб сначала:

«С Юсуфом я разлуки не хочу —

Я горести и муки не хочу!

Беспечен мальчуган, а в малолетстве

Беспечность есть причина всяких бедствий.

В степной глуши звериный страшен рык,

Там волк на мальчика наточит клык.

Клыком он в тело нежное вонзится

И душу разорвет мою, убийца!»

Но хитрецы, не ведая стыда,

Нашли уловку новую тогда:

«Отец, ужель такие мы растяпы,

Что отдадим Юсуфа зверю в лапы?

Что волк? И лев, почуяв нашу длань,

Внезапно станет робким, точно лань!»

Якуб, когда их слушал, не был зорок,

И не нашел он больше отговорок.

Позволил в степь Юсуфа отвезти —

Он сам для горя проторил пути.

БРАТЬЯ УВОЗЯТ ЮСУФА И БРОСАЮТ ЕГО В КОЛОДЕЦ

Увы, в колодец ночи свод небесный

Ниспровергает свет луны прелестный,

Он в когти волка отдает газель,

Что на лугах души паслась досель.

Вскричал он: «Звери агнца утащили!» —

Когда Юсуфа тем волкам вручили.

Покуда были на глазах отца,

Они ласкали брата без конца,

Один сажал его себе на плечи,

Другой дарил улыбку, сладость речи,

Но только в степь вступила их нога —

Их руки превратились в длань врага.

Он сразу сброшен был с плеча с размаха

Среди колючек, и камней, и праха.

Он шел босой, в степи незваный гость,

В ступню вонзался каждый шип, как гвоздь.

Ступал он по колючкам без сандалий,

Ступни от крови розовыми стали:

Ступни, что розовых цветов нежней,

Узнали злость колючек и камней.

Он ослабел, в песок свалился колкий,

Но лапами его избили волки.

Да отсечет возмездья правый меч

Те руки, что хотят луну рассечь!

Пойдет вперед с покорностью во взгляде

Пощечину ему наносят сзади.

Догонит их, обидой потрясен, —

Удары сыплются со всех сторон.

Да побредут, как нищие скитальцы,

Да будут в их руках одни лишь пальцы!

К кому бы он к подолу ни приник —

Страдальцу разрывали воротник.

Кому бы под ноги ни падал с плачем —

Его пинали все, смеясь над младшим.

К кому ни обращался он с мольбой —

Ругательски ругал его любой.

Душа его от боли истомилась,

Он понял: не придет от братьев милость.

Заплакал, обагряя кровью прах,

Излил свою тоску в таких словах:

«Где ты, отец? Ты помнишь ли о сыне?

Ты видишь этих отпрысков рабыни?

Они попрали разум и закон,

Который богом предопределен.

Смотри же, что творят с твоей отрадой,

Какой благодарят тебя наградой!

Взрастил ты розу в цветнике души,

Добром ты окропил ее в тиши,

Но высохла она, лишившись блага.

Где цвет ее? Где сладостная влага?

В чертоге жизни для любви и нег

Взрастил ты сада райского побег,

Но, сломлен угнетения бураном,

Он побежден шипами и бурьяном.

Тот месяц, что светил тебе в ночи,

Даруя полнолуния лучи,

Теперь лежит в пыли среди колючек

И, жалкий, просит света слабый лучик».

Тропа всё дальше, дальше в степь вела.

Он жаждал блага, а злодеи — зла.

Он мягок, а насильники жестоки,

Он ласков, а они — свирепооки.

К колодцу их привел пустынный путь.

Присели, пожелав передохнуть.

В колодце темном дна не видно было,

Он тесен был, как грешника могила.

Его отверстье — как драконья пасть.

То смерти пасть, в нее страшись попасть!

Его нутро — как сердце лиходея:

Вместилище обид, обитать змея!

Окружность — горести людской равна,

Глубокой мысли глубже глубина.

Там грязь и тина, воздух там зловонный,

Источник — ржавый, гнилостный, соленый.

Живой, дыша зловоньем, погибал,

Там смрадом всех валило наповал.

Когда колодец выбрали для мести,

Чтоб светоч был погашен в мрачном месте,

Кричать и плакать отрок стал опять

И, жалуясь, жестоких упрекать.

Скала и та бы стала мягче воска,

Когда б могла услышать плач подростка!

Но их, что были жестче всех камней,

Он только распалил еще сильней.

Что я скажу об этом страшном деле?

Слова в моей груди окаменели!

Те руки, что, притронься к ним атлас,

Наверно б, оцарапались тотчас,

Из козьей, грубой шерсти вервь связала,

Ворсинка каждая была как жало.

Веревкой обвязали ворсяной

И тонкий стан, сверкавший белизной.

Рубашку у него сорвали с тела,

Что, как цветок, раскрывшись, заблестело,

А сами, вплоть до Страшного суда,

Оделись в ткань позора и стыда.

Его в колодец бросили в пустыне,

Веревку отпустили в середине,

И он упал; свой совершив заход,

Так солнце падает в пучину вод.

Там выступ над водою пригодился,

Юсуф за этот выступ ухватился.

Какое счастье камень сей обрел:

Смотри, он для жемчужины — престол!

От сладких уст его, дарящих радость,

Соленая вода познала сладость.

Он озарил колодца мрак ночной —

Так ночи озаряются луной.

Кудрей душистых амброю отрадной

Развеял он в колодце запах смрадный.

Он излучал такую благодать,

Что гады в страхе стали уползать.

А в амулете у него хранима

Была рубашка деда Ибрагима.

Для Ибрагима садом стал костер,

Когда Ризван ее над ним простер.

Слетел на землю Джабраил из рая,

Тот амулет он разорвал, сияя,

Рубашку быстро из него извлек,

Надел ее на отрока, изрек:

«О ты, страдалец, чья тяжка дорога!

К тебе с известьем прибыл я от бога:

Настанет день, повергну их в беду,

Сих грешников к тебе я приведу.

Несчастнее, чем ты теперь, смятенно

Перед тобою преклонят колена.

Припомнишь их насилье, зло и ложь,

Но братьям ты себя не назовешь.

Тебе-то будет сущность их понятна,

За этот грех воздастся им стократно».