Избранные произведения

глаза мои заволоклись слезами, они капают мне на руки. Но я не

хотела бы сдерживать их.

Высшей радости, чем эти слезы, я не знала...»

– Вот, старина, она поняла. Это как раз то, что бывает, когда

у человека раскрывается душа и начинает слышать то, что в

обыкновенное время не слышит никогда.

Ты не подумай, что это пустой сентимент. Все зависит от

того, чего стоит твоя душа. Если она у тебя пустая и из нее

ничего не рождается, кроме маленькой радости «личного

счастья», это будет пустой сентимент.

А есть души, у которых от слез вырываются песни такой

живительной и возвышающей душу скорби, что человек хранит

их целыми столетиями, и целые поколения живут ими...

Все, милый друг, идет от того, сколько ты сам стоишь...

Все от этого.

«...А помните этот сумрак в комнате? И букет полевых

цветов, стоявший у меня на столе перед диваном?

Вы взяли его, подставили под дождь. И в комнате сразу

запахло лугом и травой.

А на лаковую поверхность стола падали капли...

Это было в какой-то праздник, и я забыла купить провизии.

В буфете нашелся только голый кусок сыра. Мы,

проголодавшись, смеялись и резали его друг другу по кусочку.

Я даже помню, в каком я тогда была платье: в белом, с

туманными сиреневыми цветами по нем.

377

И вы знаете, когда мое сердце впервые раскрылось перед

вами?.. Когда мы входили в комнату, и я услышала запах

дождевых капель на ваших рукавах и еще запах мокрых цветов.

А потом... потом все кончилось... Вы заходили ко мне без той

нетерпеливой радости, как прежде, когда я открывала вам дверь,

мы оба бегом бежали в мою комнату и бросались друг к другу с

невыразимой радостью новизны ощущения нашей близости.

Кончилось...

Вы уже больше молчали, сидя около меня на диване. И у

меня было такое впечатление, как будто вы исполняли какую-то

скучную обязанность...»

– Вот здесь она права, старик. Это правда, так было. Дай ты

человеку самое высшее сокровище, которым бы он прочно

владел изо дня в день,– и сокровище это умрет для него.

Натянувшиеся в первые мгновения до высшего напряжения

струны в душе скоро ослабеют, обвиснут и перестанут издавать

звуки.

Ну, что сделать, чтобы у нас не спускались колки в душе, как

в скрипке? Что?

Есть, конечно, люди, у которых строй держится. В них что-то

постоянно живет, отчего колки у них не спускаются. Это вот те

люди, о которых помнят целые поколения.

Но их мало. Очень мало, старик...

Отсюда бедность и убогость души, когда человек не может

жить своей силой. Он чувствует себя одиноким и из боязни

одиночества готов на такую жизнь, от которой его душа

перестанет звучать уже навеки.

Это страшная вещь, старик...

«...А после вашего ухода я подходила к зеркалу и почему-то

долго смотрела на свое лицо.

И часто, в долгие осенние вечера, вернувшись после тяжелой

работы дня, я напрасно ждала вас, сидя на диване.

Я вставала с дивана, положив сцепленные руки на голову,

стояла несколько времени, потом обводила взглядом свою

пустую комнату и, вздохнув, роняла руки.

«Что же,– думала я,– сколько впереди еще таких холодных

осенних вечеров...»

А за ними что?

И не лучше ли поступиться, отказавшись от настоящего,

редкого, что вырывает из души слезы, найти какую-нибудь

спокойную и прочную опору в жизни. Такую скромную, бедную

378

душу, которая, может быть, по своей бедности не уйдет от тебя

никуда...

И такой человек встретился мне. Как, что,– не спрашивайте

меня. Я знала только, что мне есть к кому прийти и выплакать в

тяжелую минуту свою душу.

И часто он не знал, что у него на груди я плакала о своей

жизни с ним...

Я не буду вам говорить о том, какая волна любви поднялась

во мне к вам, когда я увидела ваши глаза, смотревшие на меня

совсем по-новому... В них было столько скорби и в этой скорби

столько любви, что моя душа в светлом воскресении и

обновлении рванулась к вам навстречу.

...Но человеку суждено вечное проклятие – подниматься

ввысь и жить всей полнотой души только на один короткий

момент.

И в конце концов все, что ему остается прочного в мире,– это

великая печаль о прекрасном, жить которым постоянно у него не

хватает сил.

Он чувствует его всей силой души только тогда, когда его

еще нет или оно уже ушло...

Я спросила себя: чем ты предпочитаешь жить? Редкими

взлетами ввысь, за которые будешь платить одиночеством, или

твердой, верной опорой, с которой ты кое-как, хромая,

доживешь в тишине до могилы?

И я, мой друг, решила...»

Я остановился читать и увидел, как у меня побелели концы

пальцев, державших листок.

Рука моя судорожно ухватилась за пень.

– Подожди... тут что-то другое...

И я дочитал письмо уже про себя:

«И я, мой друг, решила выбрать то, что надежнее:

спокойную, прочную опору.

И мой поцелуй на лестнице, когда вы уходили от меня, был

прощальным поцелуем. В нем я хоронила, разрывая на части